Что может быть печальнее человека с телефоном в вагоне вечернего метро?! Как он должен быть одинок и несчастен, что привязан к маленькой холодной трубке и не может убрать ее в карман. Ему никто не звонит, и человек закрывает глаза, откинувшись на спинку, а руки с телефоном кладет на колени. Время от времени он смотрит, нет ли пропущенного звонка или сообщения. Но ни звонков, ни сообщений нет, и он разочарованно оглядывается кругом, стараясь не встречаться с людьми глазами, чтобы они не увидели этого разочарования и одиночества.
Напротив меня сидит смуглый парень из Средней Азии с черными раскосыми глазами. У него в руках три телефона, но он без носков. Здесь, в чужой стране, телефоны для него — это связь с родными и близкими, поэтому их должно быть много. У девушки рядом — большой смартфон, и она всё время что-то пишет «ВКонтакте». Ей постоянно приходят сообщения, и она тут же на них отвечает. Студент возле меня ловит в какой-то игре своего телефона акул. Когда мы подъехали к моей станции, убитых и пойманных акул было уже больше семи тысяч. «А интересно, видел ли он когда-нибудь море?» — подумал я, выходя из вагона.
А в Церкви нет телефонов. На входе в любой храм тебя встречает картинка перечеркнутого телефона. Потому что стоит переступить порог храма, и будет не до звонков. Здесь нет пустых, ни к чему не обязывающих разговоров, бесконечной суеты и занятости чем угодно, кроме своей собственной жизни. Современный человек к этому не привык. Он может сутками обсуждать других, смотреть новости и сидеть в интернете, только бы не оставаться наедине с самим собой. Тишина — это Бог. Это молитва, где человек и Бог говорят друг с другом, и третий всегда лишний. В храме мы встречаемся с Богом лицом к лицу. Некоторых поначалу пугает, когда глаза в глаза. Но это быстро проходит. А потом по-другому уже не может. К хорошему привыкаешь быстро.
Я не был в этом храме почти год, но когда зашел, Люба из свечного киоска улыбнулась мне и спросила, как у меня дела. Ее муж вырезал для моей любимой иконы киот и не взял за работу ни копейки. Когда я молюсь перед этой иконой, то всегда их поминаю. Люба работает в какой-то большой фирме, но всегда на праздники приходит в храм помогать. Торгует в киоске и остается после службы делать уборку. Для неверующего человека — это что-то запредельное. Как может какой-то специалист или начальник мыть в церкви полы? Да он со стыда сгорит и перестанет себя уважать! А верующие могут себе позволить делать что-то ради Христа, хоть полы мыть, хоть снег чистить, заботиться о других и быть простыми и искренними. Там она какой-то важный специалист, а здесь просто Люба, которую все знают и все любят. Потому что она простая и добрая. И никогда никому не скажет плохого слова, даже если дела будут не очень. А еще мы, христиане, в храме находим те настоящие искренние человеческие отношения, которым давно нет места в современном мире. Здесь люди называют друг друга по имени. Они знают, когда у кого день рождения, как зовут их детей, и не стесняются просто радоваться друг другу.
Бабушка Вера строгая только с чужими. А так она веселая. Как расскажет какую-нибудь историю из своей жизни — весь клирос со смеху катается. Она в молодости была красивая и умная. Работала бухгалтером в каком-то большом тресте. А еще верующая. В 1980-е ее посадили в тюрьму по каким-то придуманным обвинениям. Муж ее бросил, а детей хотели отдать в детский дом. Но Господь защитил, и их взяли к себе родственники. Начальник тюрьмы к ней сватался, а она над ним только смеялась. «Хватит, — отвечала, — с меня женихов!» Начальник матерился, называл дурой и посылал на самую грязную работу. На все уговоры и угрозы она только говорила: «Слава Богу за всё!» И шла убирать туалеты.
Ее окрестила бабушка, с которой она с пяти лет ходила за 30 километров в соседнюю деревню на службу. Бабушка научила ее молиться, и она всегда знала, что она — верующая. Когда вышла из тюрьмы, стала работать в храме простой уборщицей. На всякие неурядицы и злоключения у нее есть поговорка: «Господь терпел и нам велел!» Она живет одна и всё время кому-нибудь помогает.
Галине уже 76. Когда-то мы вместе пели на клиросе. Это было лет пятнадцать назад. Я давно уже не пою, а она продолжает. Хотя здоровье ее уже не очень и зрение испортилось, вычитывает всю службу и часы. А еще она с другими матушками читает Неусыпаемую Псалтирь. Лет уже двадцать как их батюшка благословил. Часы делят, как кто может, и каждый в свое время читает. Получается полный суточный круг. Так славословие Божие становится непрекращающимся. Они и мне предлагали почитать. Меня хватило месяца на три. А потом свалились какие-то дела, и снова дела, и в конце концов я честно признался, что больше не могу читать. Это было удивительно и странно. Молодой здоровый человек оказался слабее церковных бабушек.
У нее глаза как у ребенка. Большие и радостные. Она гладит меня по волосам и спрашивает: «У тебя всё хорошо? Мы за тебя молимся каждый день!»
Мой друг отец Андрей живет на Афоне. Мы виделись лет двадцать тому назад, когда он был послушником на Валааме. А сейчас он — афонский монах отец Андрей. И хотя мы давно уже не виделись и писем друг другу не пишем, я знаю, что каждый день он молится за меня. Как и я за него. И отец Олег молится обо мне. И отец Флавиан. И отец Николай.
Ты не видишь их годами, а они каждый день просят о тебе Бога. Это отличает верующих людей от всех прочих. Все друг за друга и со всеми Христос.
Переступая порог Церкви, мы оставляем наше одиночество на улице: теперь мы братья и сестры во Христе. Господь, видя наше единодушие, дарит нам взаимную любовь, которая становится потребностью. Это так удивительно и просто, что неверующие пожимают плечами и… не верят. Им хочется каких-то тайных знаний, каких-то знаков и ритуалов. А в любви никаких знаков и ритуалов нет. А есть другой человек, который любит тебя больше, чем себя. Потому что он — христианин.