Сейчас в издательстве «Альта-Принт» готовится к выходу книга Марии Сараджишвили «Открытые небеса». Это невыдуманные рассказы, взятые непосредственно из жизни. Предваряя издание книги, предлагаем читателю познакомиться с некоторыми из них. Но сначала два слова об авторе. Мария Сараджишвили – инженер-технолог, получила высшее образование в Санкт-Петербурге, пишет веселые и грустные рассказы о православной жизни. Грустные потому, что многим людям сегодня живется трудно. И все-таки эти рассказы оптимистичны, потому что все больше людей приходит сегодня в Церковь и крепнет убеждение: что бы там не говорили политики, но православные России и Грузии духовно едины, и все мы братья и сестры во Христе”.
Рассказы про Варвару
«В искушении никто не говори: «Бог меня искушает»;
потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но
каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью»
Случалось ли вам, читатель, встречать несерьезных людей? Если нет, то вот вам такой экземпляр – Варвара многогрешная и, само собой, любопытная. Короче, в вере не тверда, страстями обуреваема, духом противоречия гонима. Грехов много, а спасительного покаяния – ноль с копейками, со смирением тем паче – полная напряженка.
Круг общения у любопытной Варвары самый, что ни на есть, от церковной ограды далекий. А потому сбываются на ней слова псалмопевца Давида: «Со избранными избран будеши, а со строптивым развратишися» (Пс.17, 27). Поэтому, если какое крепкое словечко ввернет, не обессудьте.
Словом, Варвара – ходячее недоразумение и сплошной соблазн. Люди новоначальные, читайте осторожно, в голову особо не берите, но на ус мотайте. А вы, рабы Божьи, в вере утвержденные, сотворите молитву о грешнице. Авось в разум истинный придет, иначе беда.
Меморандум
Туман висел над головой, как косматая папаха, – в двух метрах ничего не видно. Пила упрямо не хотела грызть мокрое бревно, а норовила пройтись по пальцам. Время от времени опилки фонтанчиком падали на ватники и сапоги пильщиков. Варвару распирала злость на весь мир: на гнилую погоду, на зубатую железяку, изгибающуюся змеей, и на всех верующих в целом. С того конца пилы раздался тихий совет-наставление.
– Варя, работай с молитвой. Даже в этом тебе гордыня мешает.
– Да при чем здесь гордыня? – огрызается Варвара, хотя в более спокойной обстановке легко бы согласилась со своей духовной матерью. – Вы тут жилы из себя тяните, а вашим братьям и сестрам во Христе до лампочки. Вот вы полжизни церкви посвятили, и что?
Ходят взад-вперед зубья по дереву. С того конца опять медленный и взвешенный ответ Елены:
– Достойное по делам моим приемлю. Значит, я тоже в свое время кому-то не помогла. Все, что Господь посылает, надо принимать со смирением.
– Ну, ничего себе! – взрывается Варвара. – Почему сейчас нет в церкви общего имущества, как у первых христиан? Только на словах «возлюбим друг друга», а на деле, ах, они, видите ли, молятся.
– Не греши и перекрестись лучше! Это тебя темные силы смущают.
Зубцы злобно рвали древесину. Варвара не унималась:
– Во, научились все на масонов да на темные силы сваливать! Вот погодите, я открытое письмо напишу. Меморандум!.
– Ты устала, наверное, бедная, – вздыхает Елена, опуская пилу. – Отдохни лучше. Я уж как-нибудь сама потом закончу
Спор этот был давний и по-своему обоснованный. Вот уже два года Елена мужественно тянула лямку беспросветной жизни на безлюдной горе в окрестностях Тбилиси – ухаживала за парализованной матерью и инвалидом-отцом. Единственным источником существования было стадо из шести-семи коз.
Несмотря ни на что, Елена не унывала, да еще и посмеивалась:
– Мы как отшельники. Молитвы читаем при керосинке, воду с крыши по желобу собираем. Сами пьем и скотинку поим, – и, помешивая кочергой головешки в проржавевшей печке, неизменно утверждала – Слава Богу за все!
Варваре суемудрой такое смирение и не снилось. Вместо спасительной веры в промысл Божий в голове совсем другие мысли роятся: как бы в церкви мужичков подловить и на гору к Елене заманить, чтоб женщина на непосильной работе не надрывалась. Но, увы! Представители сильного пола, во-первых, все наперечет, а во-вторых, готовы помочь лишь на словах. Как услышат о Елене, только охают:
– Как она там, бедная? Передайте Елене – мы молимся о ней.
Вот, на эту кислятину глядючи, и решила Варвара написать открытое письмо – призыв к решению общих проблем в приходе. Наспех накатанный меморандум выглядел так:
«Дорогие братья и сестры во Христе! Мы долгое время ходим в один и тот же храм, но не знаем ни адресов, ни конкретных нужд стоящих рядом. Как же нам исполнить закон Христов, не нося бремени друг друга? Чем мы хуже евреев, католиков, иеговистов, имеющих налаженную систему сведений друг о друге?
Поэтому предлагаю:
1. Сдать наши адреса священнику с кратким описанием, кто что может делать, чтобы выявить самых беспомощных и прикрепить их по месту проживания к дееспособным.
2.. Сдавать всем 10% заработка или другого рода доходов в общую кассу на решение общих проблем.
3.. Вывесить в притворе еженедельное сообщение о событиях прихода и возникающих проблемах.
4.. Собираться после воскресной службы для обсуждения того, что надо сделать».
И так далее, все в том же духе. Вручила Варвара это рукописание священнику. Тот ознакомился с хартией и сказал:
– Что ж, зачитаю я это на проповеди. Посмотрим, что будет.
Сказано – сделано.
Прихожане в относительной тишине прослушали меморандум Варвары, не выразив особых эмоций. Священник в заключение вызвал инициатора из толпы, перекрестил и сказал:
– Благословляю тебя, Варвара, на это богоугодное дело.
Основная масса слушателей тут же спокойно разошлась, логично рассудив, что это конец проповеди. Никому и в голову не пришло сдавать свои адреса. Подошли только две бабки и один мужик с недавно отпущенной бородой. Пенсионерки с ходу стали излагать свои беды.
– Вот я, – жаловалась первая, – в прошлом годе как руку сломала, полгода дома валялась. Ко мне ни одна живая душа из церкви не пришла. Спасибо, соседи-мегрелы кормили, а то не знаю, что бы я делала.
– А у меня дом сгорел, – дребезжащим голоском докладывала вторая. – Беднее меня никого здесь нет. Запиши, деточка: Валентина Ивановна Сундукова. И никто-то обо мне не думает. У соседей второй год из милости живу.
Варвара в темпе накалякала координаты страждущих, обнадежив их, что «как только, так сразу», и приготовилась выслушать бородача в очках. Медленно выговаривая каждое слово, бородач, он назвался Семеном, сообщил фантастическое:
– У меня есть лишние деньги. Не подскажете, кому их дать?
Варвара оценила рыцарство. Надо же, одет человек в какой-то жуткий плащ «времен очаковских и покоренья Крыма», а туда же – «есть лишние деньги». Денег, правда, тут же не стало: их разделили между собой давешние пенсионерки «во славу Божью».
В последующие недели ничего интересного не произошло. Иногда подходили старушки, диктовали свои адреса (среди них кто-то пустил утку, будто Варвара главная по «гуманитарке»). Семен продолжал рассовывать по карманам их кофт свои лишние капиталы.
Варвара еще пыталась раскочегарить среднее поколение, но неизменно наталкивалась на туманные рассуждения:
– Сейчас время такое. Всем трудно.
Короче, меморандум Варвары порос мхом забвения.
Можете себе представить, в какое уныние впала Варвара из-за крушения своей великой идеи? Елена, улыбаясь, успокаивала ее:
– А ты не скорби. Кого надо, Господь Сам приведет. Сейчас времена последние. Никого осуждать нельзя. У меня и так есть два Симона Киринейских – Элисо да ты. Чего же больше? – и знай себе керосиновую лампу надраивает. – Когда я в последний раз в Троице-Сергиевой лавре была, архимандрит Кирилл мне мое сегодняшнее положение предсказал. Увидел вьяве, что меня ждет, и даже зажмурился. Но потом утешил: «Милость Божия все покроет». Так что все в порядке. Комфортно спастись невозможно.
В одно из воскресений Семен отправился с Варварой к Елене. Внял, бесхитростная душа, ее увереньям: «Там от тебя будет наибольшая польза».
По дороге, увязая в снегу, рассказывал неторопливо:
– Я очень Ксению Петербургскую почитаю, она мне всегда с работой помогает. И еще Николая Чудотворца… Я в свое время институт иностранных языков окончил. Как Союз развалился и работы совсем не стало, я пристроился окна в офисах мыть. Потом в азербайджанские деревни ездил лук собирать.
– Не страшно было туда с армянской фамилией ехать?
– Они на мою работу не жаловались, а я – на их гостеприимство. Ездил, молился. Мне на хороших людей везет. Именно азербайджанцы меня подтолкнули фотоделом заняться.
Так, с пространными разговорами дошли до ворот с проволочной оградой. Глядь, у порога Елена в ватнике стоит, собак унимает.
– Христос посреди нас! – приветствовала гостя с улыбкой. А улыбка у нее такая, что голливудские стандартные ухмылки перед нею – ничто.
Семен растерялся с непривычки:
– А что мне сказать?
Елена рассмеялась:
– Скажи: «Был, есть и будет всегда!»
Семен послушно повторил. (Потом признался, что именно это приветствие произвело на него огромное впечатление.) Елена тем временем повела его в дом с родителями знакомить, по пути поясняя:
– Мы здесь живем по-простому, все в одной упряжке. С Каркушей нашей, – кивая на Варвару, – ты уже знаком. Тайн друг от друга никаких не держим. Друг дружке помыслы открываем, чтобы темные силы искусить не могли.
Семен это слушал, слушал, а как переварил, оглоушил выводом:
– Раз я к вам сюда попал, то и у меня и никаких тайн от вас не должно быть. Можно я вам про свою личную жизнь расскажу?
Тут Елена растерялась. Потом перекрестилась, быстро сказав: «Пусть Господь это примет как исповедь». И Семен стал подробно докладывать про свои пробные браки и кто когда от него аборты сделал. От такого послужного списка Елена пригорюнилась и спросила:
– Ты сколько лет в церковь ходишь?
– Лет четырнадцать.
– А на исповеди в этом каялся?
– Нет. А что, разве надо? Я там про другое говорю, про то, что мало молюсь.
– Обязательно на исповеди батюшке скажи, чтоб он тебя от греха разрешил.
В общем, уходил Семен от Елены какой-то обновленно-радостный:
– Сколько лет в церковь хожу, а такой женщины не встречал, – пояснял он Варваре на обратном пути.
После этого Семен стал у Елены бессменным помощником и со своими многочисленными талантами и трудолюбием был просто незаменим.
Княжна-дровосек
Эту квартиру Варвара всегда старалась обходить стороной. Что хорошего можно ждать от хозяев, если в окне, в глубине комнаты виднеется огромное бордовое знамя республики. «Националисты, наверное», – думала Варвара, поминая недобрым словом митинги времен Гамсахурдиа с их бешеным дыханием ненависти.
И вот как-то Нино, хозяйка бордового стяга, зазвала Варвару на огонек. Пьет Варвара чай из сушеного инжира и удивляется, как с Нино легко говорить. Веселая, общительная, лицо открытое, со здоровым крестьянским румянцем во всю щеку. И не скажешь, что шестой десяток разменяла. А логически ожидаемого национализма и в помине нет.
Нино тем временем стала расспрашивать, откуда у Варвары царапины и мозоли на руках. Пришлось рассказать про Елену – отшельницу поневоле.
– Они кто, грузины? – заинтересовалась Нино.
– Нет, русскоязычные.
– А-а, значит, им вдвойне тяжело. Родственников, наверняка, нет. Кто мог, уже давно уехал.
Чем больше Нино вникала в ситуацию, тем больше переживала.
– Да как они вообще там живут? – и тут же предложила. – Давай в это воскресенье туда сходим!
– Это далеко, – отнекивалась Варвара. – От Мухиани пять километров пешком.
– Ну и что? Я геолог, меня этим не напугаешь. Только продукты соберу, и пойдем.
«До воскресенья, небось, сто раз забудет», – подумала Варвара и не стала ее разубеждать.
В воскресенье в семь утра Варвару разбудил звонок.
– Где ты? Я уже готова, и все собрала.
Под «все собрала», как выяснилось, подразумевалась внушительная спортивная сумка, под завязку набитая хачапури, чурчхелами, пхали и вином.
– Куда столько? – скривилась Варвара. – Не на свадьбу идем.
– Неудобно в первый раз с пустыми руками идти, – пояснила Нино. – Это все мое, из деревни, не покупное.
Пока преодолевали крутые ухабы, Нино рассказывала про свою деревню в Кахетии. Подразумевалось, что это лучшее место на земле.
– Она находится недалеко от Кварели – родины Ильи Чавчавадзе. Обязательно тебя к себе на лето заберу. Увидишь, какая там красота. До Алазани рукой подать, а вокруг голубые горы уходят верхушками в небо. Именно о них Илья Праведный сказал: «Родные горы,
Ваш сын покидает вас…»
И давай дальше наизусть шпарить. Варвара, сделав умное лицо, слушала недоумевая: «И не лень было учить?».
– Мне от мужа несколько ульев досталось, – продолжала Нино. – Со мной там недавно один случай вышел. Шла я как-то с моими односельчанами на пасеку. Дорога пролегала через ущелье. Ребята перешли по перекинутому через него старому дереву и ждут меня на той стороне. Двинулась и я за ними. В какой-то момент мой рюкзак перевесил, и полетела я с 10-метровой высоты вниз, прямо на огромные валуны. Знаешь, будто меня кто-то подхватил и мягко на землю опустил. Мои друзья в ужасе сверху кричат: «Нино, что у тебя сломано? Спина цела?» А у меня ни царапинки!
Я это к тому отношу, что в этот день Богородичное правило полностью прочитала. Где-то слышала, что святой Серафим Саровский – я его так люблю! – говорил: кто «Богородице Дево, радуйся» 150 раз в день читает, с тем удивительные вещи происходят.
Варвара не переставала удивляться: «Вот тебе и сельская жительница со знаменем в обнимку». На минуту представила себе объем работ в деревне – даже дурно стало неженке-горожанке. Вот и предложила:
– Может, лучше продать этот дом с виноградником? Возни много, а толку мало.
Благодушие Нино как ветром сдуло. Ястребом кинулась она к Варваре, только что за грудки не схватила, и – в крик:
– Как продать? Зачем продать? Как мне, грузинке, без своего вина? Шах-Аббас не смог до конца уничтожить наши виноградники! А ты хочешь, чтоб я, княжна, кому-то продала свою землю? Вот, смотри, – и она выставила вперед свои широкие, шершавые руки. – Я ведь все сама делаю: и опрыскиваю, и окучиваю, и обрезаю свой виноградник. А знаешь, как правильно надо обрезать лозу весной? Каждую веточку надо перебрать с молитвой: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа!», а четвертый отросток срезать.
– И сколько литров вина в год выходит? – не унималась наша акула капитализма, уже прикинув про себя, что вино хороший бизнес и можно получить барыш..
– Когда 200, когда 500 литров получается. Это все для дома. У меня каждый день гости.
Так, кипя и бурля эмоциями, дошли до пункта назначения. Елена выбежала за ворота на лай собак.
– Христос посреди нас!
– Аминь! – просияла Нино, подтверждая приветствие троекратным поцелуем.
Варвара только хмыкнула: вот бы правителям такую любовь и единомыслие, как этим двум политическим противникам. Нино всей душой за независимую Грузию времен Давида Строителя, а Елена – за Союз нерушимый республик свободных, но без коммунистов.
После трапезы Нино приступила к бревнам. Огромный топор, который Варвара еле-еле могла оторвать от земли, летал как молния в ее руках. Хрясь-хрясь – и через минуту кругом лежали ровно разрубленные поленья. Дядя Коля, баюкая парализованную нерабочую руку, даже прослезился:.
– Нино, родненькая, кто тебя научил так рубить? Это, поди, не каждый мужик сможет.
А Нино только улыбалась и яростно крушила остатки пней и коряг. Остальные наблюдатели еле успевали таскать дрова. Само собой, княжна-дровосек прочно вписалась в общий состав.
Сердце, надрезанное ножницами
1999 год. Пасхальная служба закончилась. Все спешно кинулись разговляться яйцами, сыром и только что освященными куличами. Голубоглазая высокая девчонка кивнула Варваре:
– Ну, чё? Христос Воскресе! – и с готовностью протянула руку с малиновым пасхальным яйцом.
«Наш кадр», – растаяла Варвара. Слово за слово, Лика, как звали новое приобретение, нравилась Варваре все больше и больше. Ни тебе показных молитвенных поз, ни благочестивого елея в речах, а вместо этого простой современный базар. Разговор перекинулся на общих знакомых по церкви и на Елену, «по жизни в скорбях пребывающую». Лика навострила уши.
– А чё? Если надо помочь, я с удовольствием. Все равно от скуки дохну. Я медик! Чесслово! Я раньше в русском госпитале работала. Ты не смотри, что я шкиля-макарона. Я там, знаешь, каких бугаев ворочала! Короче, когда пойдем?
На место встречи Лика явилась в полной экипировке: на спине рюкзак, с ремня на плече завывает транзистор, в руках альбом с рисунками, который был тут же вручен Варваре с пояснениями:
– Здесь душа моя и моя жизнь поломатая.
На черном фоне было нарисовано ярко-красное сердце, надрезанное ножницами. По лезвию стекала кровь. Второй рисунок был еще абстрактнее. Белая и черная полосы. На белой – черные следы, ведущие в никуда.
– Это моя клиническая смерть. Когда я на том свете была, – бойко продолжала Лика тоном экскурсовода, – вышла моя душа из тела, а эти черные меня к себе тащили. И звуки такие: чав-чав. Будто кто по грязи шлепает. У меня такое два раза было.
Варвара слушала зачарованно. Хотела уже сунуться с советом продать абстракции подороже, но интерес к потусторонней жизни взял верх:
– И как там? На том свете?
– Ничего конкретно сказать не могу. Меня скоро назад вернули. По чьим-то молитвам. Наверное, матушка Аскитрия за меня молилась. Помнишь такую?
– Помню. Всегда у Георгия Победоносца стояла. Тихая такая, со светлым лицом.
– Во-во! А добрая, слов нет. Сама голодала, на хлебе и луке сидела, а последний кусок тебе могла отдать. И, прикинь, никогда не жаловалась. Мы за ней ухаживали, когда она заболела, а она нам свою однокомнатную отписала… Матушка мне столько всего про веру рассказывала, что я в церковь пришла. Царство Небесное, – и Лика перекрестилась.
Тем временем доплелись до ворот с изображением креста. Вышла к ним Елена с уставными словами:
– Христос посреди нас!
А потом почему-то стала молитву читать:
– Отрицаюсь от тебя, сатана, гордыни твоей, служения тебе и сочетаюсь Тебе, Христе, во имя Отца и Сына и Святого Духа.
И только после этого нас, лягушек-путешественниц, в дом завела. Транзистор, впрочем, сразу попросила выключить, чтобы «молитвенному настроению не мешать». Ликуша ошалело таращила глаза, но потом быстро освоилась и начала генерировать идеи:
– Чем помочь? Давайте я навоз у козочек почищу.
Варвара стала попутно тарахтеть про Ликины посмертные приключения, а сама участница дополняла их новыми душераздирающими подробностями. Елена слушала, не перебивая. Потом обратилась к Лике:
– Ты понимаешь, какая на тебе ответственность? Это большая редкость, чтобы человека два раза назад возвращали.
Лика почему-то скисла и вздохнула:
– Знаю.
– Впрочем, – продолжала Елена, – с меня тоже двойной спрос будет. В тридцать лет у меня был инсульт. Моя душа тоже вышла из тела. Я хорошо помню, как меня поднял белокрылый ангел и понес куда-то.
– А какого размера был ангел? – встрепенулась Варвара, любительница подробностей.
– Сейчас мне трудно сказать. Но явно выше человеческого роста. Он поставил меня перед иконой Казанской Божьей Матери. Больше ничего не помню. Потом пришла в себя.
– При чем тут икона? – спросила Лика.
– Я родилась на Казанскую, – как бы не слыша вопроса, рассказывала Елена. – Потом сама стала всем этим интересоваться, так к Богу и пришла. Мне, как инженеру-программисту, много чего вначале казалось странным: догматы, молитвы на церковнославянском языке. Потом постепенно все в голове улеглось, и появилось восхищение логичностью Божьих законов. Я их сравнивала с моей любимой математикой.
Много чего еще было тогда рассказано, и в результате Лика при прощании стала обговаривать время следующего похода.
На второй поход Лика явилась под градусом и сразу ошарашила Варвару требованием:
– Дай денег!
Получив просимое, Лика тут же купила бутылку пива и опустошила половину. Дальше стало твориться что-то невообразимое: песни и пляски народов мира по всему маршруту следования. Временами репертуар сменялся слезами. Ликуша, вращая совершенно безумными глазами, несла околесицу:
– Это они меня заставляют… Я ведь слово давала… Что же я делаю? – слезы тут же сменялись яростью, и она начинала боксировать воздух.
– Они, красноглазые твари, мне жизнь поломали! Порвать бы их на части.
Елена, увидев перекошенные лица гостей, бросилась кропить их святой водой. Кое-как Лика утихла и заснула. А, проспавшись, уже рассказывала более или менее связно.
– Стоит мне стопку выпить, все – мозги набекрень. Не могу с собой совладать. Матушка Аскитрия это знала и всячески меня поддерживала. Только с ней мне было хорошо. У нее, наверно, аура такая.
– Благодать, – тихо поправила Елена.
– Поговоришь с ней – и уходишь другим человеком. Если бы вы знали, как мне ее не хватает! Искала я таких людей в церкви, да куда там: каждый сам по себе. Батюшки-то у нас хорошие, но занятые очень. Причащаться, мне говорят, почаще надо. А у меня когда получается, когда нет. Нервы на нуле. Чуть что – психую, с родителями грызусь, а потом плачу. А у вас, Елена Николаевна, мне нравится. Спокойно… Можно, я к вам приходить буду? Даже после этого?
Елена кивнула и, глядя куда-то вдаль, задумчиво сказала:
– Тебя ко мне явно матушка Аскитрия привела. В свое время она и мне помогала в моих бедах и скорбях. А когда я узнала о ее переходе в вечность, то все думала: кто же ее досмотрел? Она же была совершенно одинокая. Оказывается, за ней ухаживала ваша семья. Не устаю поражаться, как мы все незримо связаны, – и, доставая свой пухлый синодик и ручку, спросила: – Как, говоришь, твоих родителей зовут?
Лика назвала. А Варвара уже знала, если Елена кого в свой список занесет, то это на всю оставшуюся жизнь.
Так собиралась общинка дорогих Варваре людей. Почему-то тянулись к Елене такие несхожие, а иногда странные люди.
Благоразумный разбойник
Однажды у Елены на даче появился новый человек – Гоча. И была с ним такая история.
У Гочи было уже две дочери-школьницы, когда Мерико снова забеременела. На эхоскопии узнали, что будет девочка. «Зачем нам третья дочь, вот если бы сын, тогда другое дело», – решил Гоча, давая «добро» на аборт. И вдруг кто-то сказал Мерико, что у нее родится богоизбранный ребенок, и нельзя его убивать. Так это было или иначе, но родилась у Мерико и Гочи удивительная дочь.
– Кого ты больше любишь, маму или папу? – приставали к ней взрослые.
– Бога, – отвечала двухлетняя кроха, выросшая в неверующей семье.
Это сейчас, когда Гоча уверовал вБога, он уже не удивляется, что его младшенькая любит молиться и бегом в церковь бежит. А тогда ему было странно – почему эта кроха к иконам тянется и откуда ей ведом Бог?
– А Гоча-то сам чем дышит? – приставала к Елене с вопросами любопытная Варвара, как всегда жадная до всего нового.
– Гоча раньше был бандитом, долго сидел, – неохотно отвечала Елена, избегая осуждения ближнего. – Было у него всякое.
– Ну и?.. – давила на нее прилипала.
– Потом Господь ему послал отца Лаврентия, и человек начал новую жизнь.
– Вот бы расспросить его подробно! – загорелась Варвара новой идеей.
– Не вздумай приставать к человеку, – встрепенулась Елена, зная, чем обычно кончается такой азарт. – Неисповедимы пути Господни. А любопытство – грех. Все никак твой зуд журналистский не выветрится! Ты молилась бы лучше, а?
Прошло какое-то время, и на горе начался сенокос. Явился и Гоча – высокий черноволосый мужчина лет пятидесяти – запасать сено для своей коровы. Варвара, улучив подходящий момент, поспешила к Гоче утолить свое любопытство:
– Как вы, батоно Гоча, к Богу пришли?
– А так и пришел, – не удивляясь беспардонному вопросу, с ходу ответил Гоча. – Мне Бог до сорока пяти лет всю земную мерзость показал. Когда я этим во так объелся, – полоснул он рукой по горлу, – тошно стало. Захотелось другого.
– А какие конкретно мерзости вы наблюдали?
– Вот сидел я как-то в Минске за грабеж, – начал, было, Гоча, опершись на косу.
Варвара уже приготовилась услышать нечто супердетективное, но тут подоспела Елена в сбившейся косынке, с тяжеленной охапкой сена на спине и бросилась извиняться за сестру во Христе.
– Прости ты ее, родной, и не обращай внимания. Она ко всем вот так, со своими вопросами… Никак не отучится.
Гоча только засмеялся и рукой Варваре махнул:
– Потом как-нибудь расскажу. Меня хлебом не корми – дай потрепаться. Я же лентяй неисправимый, не люблю работать! – и пошел косить.
Не вышло, в общем, в этот день интервью с покаявшимся разбойником…
В осаде
Осень сменила лето и принесла новые проблемы. На соседней горе появились экологические беженцы – хевсуры – с огромной отарой овец, которую пригнали сюда со своих снежных вершин на зимовку. Овцы, как саранча, сжирали остатки жухлой травы, не оставляя ничего для Елениных коз. Но это было еще полбеды. Вокруг овец носились огромные кавказские овчарки. Приходить к Елене стало невозможно. Медведеподобные монстры кидались на каждого прохожего, норовя порвать на куски. Все просьбы привязывать их хотя бы в течение дня оставались без отклика.
Елена с огромным трудом и, призывая на помощь всех святых, теперь редко спускалась в город, чтобы причаститься и закупить продукты. Все, кто был в курсе этой истории, смотрели на ее измученное лицо, жалостливо охали и качали головами:
– Ну, как вы там? Вот искушенье-то!
– Помоги тебе Господи!
– Может, в полицию заявить?
Елена терпеливо выслушивала бесполезные советы и только смиренно отвечала:
– Господь выше сил креста не дает. Иду с молитвой «Да воскреснет Бог» и двумя палками от собак отбиваюсь. Кое-как прохожу.
Поохав и поругав хозяев овчарок, прихожане мирно расходились, дескать, «что тут поделаешь, каждому свое». А те, кто не уходил, предлагали разное. Элисо, как и подобало верующей со стажем, говорила:
– Надо усилить молитву. Давайте Псалтырь читать все вместе.
Семен, и в хорошее время немногословный, теперь просто убито молчал. Тамара, как человек здравомыслящий, робко заикнулась:
– А может, коз продать и в город спуститься? Хевсуры там надолго.
Но Елена грустно вздыхала:
– На что мы жить будем? У меня на это нет благословения.
– Нет, потому что не умеете настоять своем, – влезла бесцеремонно Варвара. – Надо Гочу к этой разборке привлечь! Куда он, кстати, делся?
– Гоча очень серьезно постится. На хлебе и воде сидит. – Елена осенила себя крестом. – Грехи замаливает. Его беспокоить сейчас никак нельзя. Первый пост его жизни. Он очень ослаб и дома лежит.
– Нашел время лоб расшибать?! – разозлилась Варвара. – Лучше бы вам помог на гору хлеб таскать и хевсуров на место поставил. Фанатизм какой-то!
Тут еще Лика – одного ума с Варварой – свой вариант вывалила:
– Давайте, Елена Николаевна, я своих ребят-гвардейцев приведу. Они им живо рога обломают! А чё? Чем плохо?
Елена замахала на них руками:
– Да что с вами, девочки? В Рождественский пост и столько грехов набирать? Я уж как-нибудь сама, с Божьей помощью.
А тут еще Элисо подлила невзначай масла в огонь, шепнув кому-то: «У Гочи от старой жизни где-то пистолет припрятан». Варвара неуемная это запеленговала и давай вперед с новой идеей:
– Вот и шикарно! Пусть меня стрелять научат. Я всех собак перебью, раз хозяева без понятия. А Гоча, нехай себе, пусть дальше постится.
Елена чуть не заплакала с досады:
– Да что ты несешь сегодня? При чем здесь бедные животные? Всё! Кончено! Пусть все будет, как было. От своего креста не побегу, – взвалила она на спину набитый хлебом рюкзак, перекрестилась на алтарь и пошла к выходу.
Состав болельщиков долго, так и сяк рядил, пока не пришел к консенсусу: ждать Рождества, когда Гоча окрепнет. А потом собраться кучей, закупить продуктов, сколько можно на себе унести, вооружиться палками и идти на прорыв через собак.
Так и все и вышло.
После Рождества пошли сначала в полном боевом порядке к Гоче на его гору. Варвара, мало надеясь на свои кособокие молитвы, прихватила кухонный нож подлинее. Элисо и Нино запаслись дубинками. Только Лика была без оружия, но угрожающе-нервно сжимала кулаки.
Для Элисо, которая панически боялась тараканов, петухов, а уж собак тем более, такая экспедиция была верхом героизма. Вот уж, воистину, любовь сильнее страха. А для Нино, привыкшей в своей деревне с собаками воевать, наоборот, плевое дело.
Гоча, как увидел их у ворот своей фазенды, расцвел майской розой:
– Ва-а! Мои сестрички пришли! Давайте заходите.
Зашли. Небольшая комната, железная печка в углу, дощатые крашеные полы, у окна грубо сколоченный стол и вокруг него табуретки. Мерико-молчунья быстро выставила на стол самодельный сыр, только испеченное мчади (кукурузные лепешки), домашнее вино и зелень.
И пошло-поехало. Гоча дорвался до тостов:
– За Рождество!
– За Грузию – удел Божьей Матери!
– За всех хороших людей, где бы они ни были!
Чем дальше, тем цветистее:
– Хочу этим маленьким стаканом выпить за то, чтобы Господь дал нам такую большую веру, как у Марка Афонского. Помните, как он объяснял одному монаху силу молитв: «Если скажу горе: «Двинься к морю» Тут оба видят – гора стала двигаться. – «Э-э, остановись, – говорит святой Марк, – я не с тобой, а с братом разговариваю». И гора послушно застыла.
Для Варвары это было последней каплей. (Грузинское застолье – это вам не русское, на скорую руку «Будем здоровы», хлобыстнул и пошел. Люди тут часами сидят. За каждый тост надо в отдельности выпить да еще что-то свое красивое сказать). А торопливой Варваре уже было невтерпеж. Вот и ляпнула она, прервав Гочу:
– Пока мы здесь время теряем, лучше бы у Елены лишнее бревно распилили.
Тут уже взвились Нино с Элисо:
– Тамаду перебивать – последнее дело! Совсем в тебе веры нет. Конечно, где твоим армянским мозгам оценить наши грузинские обычаи и вино, которое человек от души выставил. Постыдилась бы!
Варвара на это окрысилась:
– Предпочитаю еврейскую деловитость с немецкой пунктуальностью! – и Лике-немке по-свойски подмигнула.
Сестры во Христе недобрым словом помянули христопродавцев и масонов. Чуть было склока не началась, да хорошо, Гоча со смехом разнял:
– Я сам наполовину армянин. Вы меня, девочки, тормозите, если начну много болтать. Никак не могу свое многословие преодолеть. От многого Господь меня избавил, а от сигарет и «ля-ля-фа-фа» – пока нет.
В общем, с канителью, но все же вышли из дома, и через час, миновав собачий кордон, были у Елены. У отшельницы при виде каравана с «большой земли» радостно засияли голубые глаза.. Толстушка Элисо – бессменный казначей – с порога стала рапортовать о закупках и тратах. Елена отмахивалась от дотошной Элисо: «Потом, потом» – и жадно выспрашивала:
– Что нового в храме? Как наши батюшки? – и, поворачиваясь к Гоче, – Как отец Лаврентий в Сиони?
Ей отвечали вразнобой. Много чего при «встрече на Эльбе» было рассказано, обсуждено и осуждено в горячем, до хрипоты споре. Причем Лика с Варварой за свой экстремизм неизменно оказывались в греховном меньшинстве…
Позже было еще несколько таких экспедиций во всеоружии. Словом, общими усилиями дождались весны, а там – самоликвидации пришельцев с овчарками, ушли они восвояси.
Маляр Вова
После Пасхи Елена затеяла делать в своей хибарке ремонт, чтоб хоть как-то удалить кровь на стенках – недобрую память, оставшуюся от нападения грабителей в 1998 году, когда лишь чудом не убили всю их семью. Гоча привел мастера – хронического безработного Вову, щуплого маляра тридцати лет. Варвара с Ликой поглядели на его неторопливые пируэты с кистями, вывели Елену во двор и загалдели в унисон:
– Гоча что, зря в тюрьме сидел? Не научился в людях разбираться? Для чего вам этот алкаш?
– Да он у вас деньги выманит, и все – ку-ку, Джузеппе! – ярилась Лика. – Какой из него маляр? Как Айвазовский задумчиво краску кладет!
– Девочки, перекреститесь, ну, опять вы с осуждением! – возмутилась хозяйка. – Господь никого на мою гору просто так не приводит. Либо для моей духовной пользы, либо для пользы людей. А деньги не мои. Это Господь мне их на время дает. И если Вове они нужнее, значит, так надо. Дело ведь не в ремонте. Вдруг гонения на православных будут? Время-то тревожное. Может, мы гонение будем здесь пережидать? Заберем сюда, на гору нашего дорогого батюшку, а священнику в келье чистота нужна. Здесь будет женская келья будет, там, подальше – мужская: для Семена, Гочи, Вовы и еще кого Бог пошлет. Нет, какие же вы маловерные!
Время, непредвзятый судья, доказало относительную правоту обеих сторон. Ремонт одной комнаты затянулся на год, обошелся хозяйке весьма кучеряво, а из-за «высокого качества», как утверждал Вова, не продержался и двух лет. Зато Вова за это время дошел до церкви, с интересом прослушал службу, допытываясь у Елены:
– Это что там играет за воротами (в алтаре)? Магнитофон?
Елена пояснила, что это «живой эфир».
– Круто! – восхитился Вова.
На том его хождение в церковь и закончилось. Вскоре он благополучно запил и исчез с горы в неизвестном направлении. Елена продолжала упорно поминать его на утреннем правиле, поясняя скептикам:
– Авось одумается. У него душа добрая. Сына он мне чем-то напомнил.
Елена в больнице
Однажды Варвара в споре так перегнула палку, что долготерпению Елены пришел конец. И в один прекрасный день Элисо поставила Лику с Варварой перед фактом:
– Нет вам благословения ходить к Елене. Но она просит, чтобы вы почаще ходили в церковь и исповедовались.
Для обеих, что называется, «треснул мир напополам». Кинулись с расспросами, но Элисо отвечала загадками:
– Раз вы сами не понимаете, тем хуже для вас. Никакого желания исправиться у вас нет, только искушаете всех.
Пошли со своими недоумениями к духовнику, но выяснилось, что он никому подобных благословений не давал. Бес гордыни был тут как тут и давай нашептывать: «Вы для Елены тельняшки рвали, а вас взяла и кинула!» Само собой, обе кукушки смертельно обиделись. Лика стала утешать Варвару, доставая трясущейся рукой сигарету:
– Да наплюй ты. Они же фанатики!
– Как наплевать? – растерянно спрашивала Варвара. – Елена мне как духовная мать. Кому тогда верить?
В общем, переживали они так сильно, что Нино, не выдержав, отправилась к Елене восстанавливать мир:
– Да как же так? Разве можно в людях любовь убивать? Ну, не святые они, конечно. Такие же грешные, как и мы. Но мы должны быть все вместе!
Мир кое-как был восстановлен. Попросили друг у друга прощенья, но прежняя радость общения куда-то исчезла. Что-то сломалось. Осталась только дипломатическая вежливость при встречах.
Прошло время..
Широко распахнутые глаза Нино смотрят с испугом на Варвару:
– Елена в больнице! Элисо только что звонила! Совсем плоха!
– ?!
– Несколько дней ничего не ела, постоянная тошнота. Глаз вылез из орбиты. Гоча, как узнал, помчался за отцом Лаврентием. Взял его из церкви, быстро в машину и – к Елене домой. Потом прямо в больницу повезли.
– Да что с ней?
– Опухоль в мозге. Нужна срочная операция. Это все от неподъемных тяжестей. Доконала себя, несчастная.
На больничной замызганной койке безо всякого намека на белье лежала исхудавшая Елена с багрово-красным лицом. Неестественно огромный левый глаз был закрыт. Правый с трудом раскрылся – взглянуть, кто пришел. К Варваре потянулась слабая рука, которая тут же упала:
– Умираю я, родная. Прости меня Христа ради… Сообщите всем нашим. Попрощаться хочу.
Рядом всхлипывала Элисо. Снаружи, у дверей палаты собрались все остальные, потрясенные случившимся. Рассматривали томографический снимок, на котором было видно небольшое, 3 на 4 сантиметра, затемнение – опухоль, давящая на глаз. Обсуждали вытекающий отсюда расклад. Срочная трепанация стоит около 2000 долларов. Каждый день пребывания в больнице обходится больше ста долларов. Для всех, стоявших у дверей, это были нереально огромные деньги. Выяснилось также, что пока Елена лежит здесь как бы нелегально, из уважения к отцу Лаврентию. Платить не надо, но и лечить ее, пока не появятся реальные деньги, тоже никто не кинется.
Вот и плакали от бессилия матушка Лали и Элисо:
– Господи, Ты Сам управь! Не отнимай ее от нас!
– Давайте акафист Божьей Матери читать! – предложили Нана, Гочина дочка.
А Варвара по своему греховному обыкновению злилась:
– Не молиться тут надо, а действовать! Почему эти козлы, врачи, ей даже болеутоляющего не дают?!
На нее привычно фыркали:
– Помалкивай. Ты как неверующая! Раз отец Лаврентий ее сюда привез, значит, врачи верующие. Надо просто ждать.
А Варвара уже помчалась к эскулапам – права качать:
– Почему вы ее не лечите? Она от боли уже говорить не может!
Зеленые халаты отфутболили ее с умным видом:
– Мы делаем, что можем.
Как после этого не озвереть? И Варвара понеслась за «тяжелой артиллерией» – Верой. Уж она-то наведет здесь гвардейский порядок. Человек пятнадцать лет в уличной торговле провел, всякое обращение знает. Где надо, и гавкнуть может, плюс в медицине разбирается.
– Ах, скотобаза какая! – разразилась «тяжелая артиллерия» первым залпом, сразу вникнув в суть дела. – Они ее точно в гроб загонят!
И вскоре железные ступеньки старинной больницы, гнулись под ее поступью. Вера рванула дверь в палату, оставив за собой удивленно-испуганных посетителей, упала на обгрызенный стул у койки и заголосила:
– А-ва-ва, это что за беспредел такой! Что с тобой сталось?! И куда Бог смотрит? А? Сколько тварей по земле ползают, и никакая холера их не берет! А-ва-ва, а ты, такой Божий человек, и…
За дверью сестры возмущенно зашипели на Варвару:
– Зачем нам здесь неверующая? Да еще и такая? – намекая на моральные устои Веры.
А Вера вышла, утерла слезы и, оглядев заплаканных сестер, изложила свой стратегический план:
– Значит, так. Я буду уколы делать, чтоб санитаркам даже пять копеек не перепало. Буду жрачку готовить, а эта (кивок на Варвару) таскать. На большее она все равно не способна. Буду раньше всех с утра приходить и врачей за глотку брать. Тут без контроля нельзя!
В общем, кое-как все утряслось. Вера приходила первая, сменяла бессменную ночную дежурную Нану. Дальше приходили по уговору, кто когда мог. Элисо вела переговоры с сыном Елены в Москве на предмет денег. Гоча с Семеном по очереди пасли коз. Дважды в день приходил отец Лаврентий причастить и проведать Елену.
Ко всем приходящим у Елены была одна просьба – постоянно читать акафист, а из съестного приносить виноград. Вот и читали посетители, почти не переставая, акафист. Вера в этом благом деле по неверию не участвовала, шушукалась с Варварой:
– Состав еще тот, я тебе скажу! Я для нее все, что хочешь, сделаю, но вот эти «ижи еси на небеси» выше моих мозгов! А Гоча ничего из себя, видный клиент. Жалко, верующий, а то бы пообщались.
В день операции произошло неожиданное. Варвара была на работе, когда ее выловила Нана и, с перепугу путая грузинские и русские слова, сообщила:
– Елену воруют с операции! Срочно звони ее сыну в Москву!
Варвара набрала номер Элисо и узнала от нее, задыхающейся от слез и обиды, подробности «воровства»:
– Пришла Капитолина с Александро-Невской церкви и переубедила Елену делать операцию. Святые отцы, дескать, не благословляют вскрывать черепную коробку. И Елена отказалась. Мы попытались спорить, и отец Лаврентий как священник пытался воздействовать. Но Капитолина подняла крик: «Вам лишь бы человека под нож положить. Вы убийцы! Зачем привели сюда грузинского священника? Пусть русский батюшка этим делом займется!» Мы стояли, как оплеванные. Это мы-то убийцы? Мы ли ночей не спали из-за Елены? И нас еще в национализме обвинять?
Из трубки доносился долгий тихий плач, потом Элисо продолжила:
– Откуда нам взять русского священника, если их раз-два и обчелся? Кроме того, отец Лаврентий специально к отцу Филарету ходил советоваться. Ты же сама видела, как отец Лаврентий свою паству бросал и к Елене спешил.
– Что же вы ей морду не набили за поклеп на батюшку? – разъярилась экстремистка Варвара. – С Елены спрос не велик. У кого крыша не поедет перед лицом смерти?
– Что ты, – убито отвечала Элисо. – Мы просто онемели от обиды. Капитолина тут же забрала Елену к себе домой. «Я, – говорит, – буду ее мазями лечить». Но это не поможет. Опухоль огромная. Сама не рассосется. Теперь не знаем, что делать. А Вера сказала, что будет ездить к Капитолине домой и делать Елене болеутоляющие уколы. Сама-то, самоучка с мазями, не умеет.
Через две недели из Москвы приехал сын Елены и, поговорив с врачами, повез мать на операцию в ту же больницу. Несмотря на обиду, у дверей операционной собрались все участники этой истории. Варвара с удивлением узрела рядом с отцом Лаврентием «пропавшего» маляра Вову. Он, как ни в чем не бывало, рассказывал:
– Я, как тогда с горы ушел, набухался где-то и попал в аварию. Меня Елена еще до этого предупреждала: «Бросай пить, а то пошлет тебе Господь испытание, чтобы отвести от греха». В общем, попал я в больницу без сознания. Там как узнали, что у меня никого нет и платить за меня некому, – так не то, что врачи, даже санитарки ко мне не подходили. Елена и Гоча каким-то макаром узнали про меня и пришли. Елена каждый день меня кормила и обмывала, а Гоча с врачами разбирался, чтоб они меня хоть как-нибудь да лечили. Короче, собрали меня по кускам. А теперь во какое дело: ей самой плохо, а я ничем помочь не могу.
Варвара, слушая маляра, напряженно пыталась вспомнить, кто это так точно и будто про Вову сказал: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется».
Как только Елена отошла от наркоза, к койке хлынула куча народа. Открылся один глаз, и слабая улыбка появилась на бескровных губах.
– Дорогие мои! – голос то и дело прерывался. – Я молилась перед операцией: «Господи, молитвами Богородицы и всех любящих меня людей продли мне жизнь!» И вот я с вами.
Знатоки благодати
Из алтаря уже вынесли записки и выгрузили их шуршащей кучей на стол в притворе. Варвара пыталась сосредоточиться на словах, которые пел хор. Но куда там. Тверди не тверди себе: «Любопытство – грех», а против натуры не пойдешь. Борется Варвара с грехом, повторяя Иисусову молитву, а уши, как локаторы, ловят каждое слово из разговоров в храме.
За спиной Варвары шло тем временем живейшее обсуждение.
– Вчера на вечерне такая благодать была – слов нет! – говорит одна прихожанка и от избытка чувств закатывает глаза к потолку.
– Когда отец Павел служит, всегда такое испытываешь, – поддакивает другая.
– А вот когда отец Георгий служит, пустота какая-то. Как мертвая домой ползешь, – жалуется третья.
– Нет, это вы зря на отца Георгия наговариваете, – вмешивается дама с хорошо поставленным голосом, видимо, учительница или бывший партработник. – Я от его служб наполненная выхожу.
Все. Это было последней каплей. Природное желание всюду совать свой нос взяло вверх над насильно прививаемым смирением, и Варвара нарушила эту идиллию:
– Объясните подробней, что в вашем понимании «благодатная служба»? Я, например, ничего не чувствую.
У обсуждавших на лицах – весь спектр эмоций: удивление, недоумение, подозрительность и желание отойти от греха подальше.
– Как? Ты не чувствуешь благодати?
– Не чувствую, – подтвердила Варвара, получив тут ворох объяснений.
– .Благодатная служба – это когда ты в хорошем настроении выходишь из церкви.
– И усталости не чувствуешь!
– Благодать, например, есть у отца Филарета. Он идет, и от него как теплый шар отходит.
Варваре эти объяснения про «теплый шар» ясности не прибавили. Наоборот, только смущение усилилось, тем более, что со знатоками благодати ей приходилось сталкиваться и раньше.
***
Однажды случилось вот что. Звонит Варваре подружка Катя (было время, когда Катя за ней, как теленок на веревочке, в церковь пришла, правда, не надолго). Позвонила, короче, и оглоушила новостью:
– У меня дом сгорел!
– Шутки шутишь?
– Да нет, – сказал в трубке убитый голос. – Керосинку зажженную заправляла. Она возьми и полыхни до потолка. Еле выскочить успели, в чем были, – тяжелый вздох. – Ты же знаешь мое цыганское счастье. Чтоб на святую Нину у человека дом сгорел?!
Цыганское счастье было налицо. Месяц назад Катя, выкладываясь из последних сил, отремонтировала свою хибару – самострой у мусорной свалки. Земляной пол застелила досками, стены заштукатурила, а крышу новой жестью обили соседские ребята «из уважение». И на тебе – вместо дома куча углей.
– Где ты сейчас?
– У девочек с нашей улицы. Они тут же примчались и забрали к себе меня, мать и Бэлу. Шмотки дали – у кого что нашлось.
– Молодцы девчонки! Они как теперь – все в том же амплуа?
Трубка невесело хмыкает.
– Да, без изменений. Работы-то нет. Не всем же, как тебе, в уборщицы идти.
(Амплуа было той самой древнейшей профессией.)
– Скажи там нашим в церкви, что у меня беда, – Катя поспешила закруглиться. – Ладно, пока. С чужого телефона звоню, а тут другим надо звонить.
Сестры во Христе, узнав про Катину беду, естественно, ужаснулись, поохали и вскоре успокоились. На все, дескать, воля Божья.
Через месяц Катя появилась в церкви – и прямиком к одной из наших прихожанок с просьбой:
– Пустите нас к себе на один месяц. У вас ведь все равно квартира закрытая стоит. Вы не бойтесь, мы ничего не испортим. Я ручаюсь. Потом через месяц мы снова к моим подругам перейдем. У них сейчас временные проблемы.
Просьба застала врасплох.
– Ты не обижайся, – последовал ответ. – Не могу я вас пустить. У меня квартира освященная, а твоя мама курит, Бэла вообще не церковный человек. Вся благодать из-за вас отойдет!
Ясное дело, продолжать просить было бессмысленно. Катя извинилась и отошла. Но потом с удивлением спросила Варвару:
– Это правда, что благодать из-за нас отойдет?
Нашла, у кого спрашивать! У Варвары и так голова гудит от вопросов: почему «девочки с улицы» пришли на помощь погорельцам, а благодатные люди – нет? «Помоги, Господи, не осуждать никого», – молится Варвара. И опять срывается в осуждение: где же наше церковное братство? Меморандум, что ли, опять написать?
Благословение
Служба уже закончилась. Несколько человек, каждый со своим делом, ждали у алтаря отца Филарета. Задняя часть очереди оккупировала скамейки у стены. Варвара скучающе разглядывала очередь и, по обыкновению, препиралась с Еленой и Элисо:
– Неужели нельзя поехать в этот Ольгинский монастырь без благословения? Только зря время теряем.
Елена, поблескивая очками, строго сказала:
– Нет, никак нельзя. Сколько раз тебе повторять: прежде, чем начать какое-то дело, надо взять благословение, а тем более на поездку в монастырь.
Элисо подтверждающе кивала. У нее, в отличие от Варвары, никаких таких сомнений не возникало. Раз надо, значит, надо. И точка.
Варвара – новичок в церкви – и раньше наблюдала эти смиренные подходы к священнику с руками, сложенными лодочкой. «И зачем эта проформа?» – протестовало все в ней. А теперь ради «проформы» надо стоять в очереди, томиться и, неведомо сколько, батюшку ждать. И все-таки Варвара решила не возникать – уж очень ей хотелось поехать в монастырь. Вон Елена побывала во многих монастырях России и так интересно рассказывала о них. Но до России далеко, как до Луны. А тут под носом, во Мцхета, единственный русский женский монастырь в Грузии – Ольгинский. Просто грех не поехать.
Неожиданно из алтаря появился отец Филарет, держа крест и Евангелие. К нему навстречу рванулась фигурка в берете, известная всем под названием «маленькая Нонна в черных очках». (Фамилий друг друга никто не знает, вот и описывают по приметам типа «Лида с пером» или «Валя с цветочками».) Нонна схватила священника под руку и зашептала театральным шепотом:
– Ой, батюшка, у меня опять смертельное искушение. Благословите в дом котеночка взять. Я женщина одинокая. Мне общение, как воздух, нужно! Все же тварь живая. Мяукать будет.
– Возьми.
– Значит, благословляете мне котеночка, батюшка? В утешение?
– Возьми, возьми, – заторопился о. Филарет, увидев, как прихожане красноречиво поглядывают на часы
.– А если котенок у меня святую воду выпьет? – не унималась Нона.. – Вот грех какой страшенный выйдет!
– Тогда не бери.
– Но если я его не возьму, жестокосердие с моей стороны выходит. Котеночек-то уличный, кушать хочет. Все ж тварь Божья.
– Тогда возьми.
– Взять-то недолго, – тянула свое Нонна. – Я же, знаете, все по благословению делаю, с духовным рассуждением. А вдруг котенок в доме пакостить начнет? Или, не дай Бог, святое Евангелие порвет? Меня аж в жар бросает от одной мысли!
– Тогда не бери, – терпеливо отвечал ей батюшка.
В очереди уже изнемогают– когда же конец? А Нонна еще двадцать минут выясняла участь «бедной животинки», пока не отбыла домой. Радостно вздохнув, Елена кинулась с поклоном к отцу Филарету:
– Благословите нас в Ольгинский съездить.
– Бог благословит! – ответил он и, взглянув на набычившуюся Варвару, добавил. – И ее с собой возьмите. Полезно будет.
Елена поблагодарила и повела сестер к выходу, а Варвара скептически бубнила ей в спину:
– Ну и что? Какой толк от этого благословения – мне что, от него ума прибавится или денег?
Елена весело взглянула на непутевую сестру и засмеялась счастливым смехом:
– Почему ты, как Фома неверующий? Раз батюшка благословил, значит, поедем. В общем так, встречаемся в воскресенье в семь утра на Боржомском вокзале..
– У меня денег на дорогу нет, – буркнула Варвара и отвернулась.
– Ах, какая ерунда! – отмахнулась Елена и заверила. – Господь подаст.
Потом наскоро поцеловала сестер и побежала к метро.
Вечер пятницы пролетел быстро. У Варвары еще была надежда – может, кто из старых клиентов позовет ее на уборку в субботу (другого заработка не было). Увы, телефон молчал. Прошла половина субботы, и Варвара с горечью заключила: «Все глухо, как в танке. Туфта это все – благословение».
В ответ на ее мысли тренькнул телефон.
– Вы можете прийти ко мне помыть окна после ремонта прямо сейчас? – прозвучал в трубке незнакомый женский голос и начал диктовать адрес.
Через полчаса она уже мыла окна, разглядывая квартиру, куда попала. Шкаф, набитый медицинской литературой, говорил сам за себя. Рядом полка с духовными книгами: тисненые издания Дьяченко, Феофана Затворника. Над полкой несколько икон. Разговорившись с клиенткой, выяснила: Этери – потомственный врач, лет десять ходит в соседний с Иоанно-Богословской церковью Лурджи Монастыри (грузинская церковь св. Андрея Первозванного).
На прощанье Этери вынесла Варваре обговоренные «оконные» деньги и добавила лишнее от себя:
– Возьмите, вам они больше пригодятся, чем мне.
Потом достала деревянный крестик:
– Мне несколько штук с Афона привезли. Вот, последний остался. Возьмите в честь нашего знакомства. Мы же сестры во Христе.
На другой день Варвара, обнимая рюкзак, тряслась в электричке в обществе Елены и Элисо. За окном уходили в небо величественные голубые горы. И только тут запоздало она догадалась: «лишние» деньги Этери – это точная цена билета туда и обратно, и Бог воистину благословил ее в путь. Нет, благословение священника – это серьезное дело.
* * *
Вот так и живет Варвара, набивая синяки и шишки и постепенно обретая духовный опыт. Самое главное, у нее есть общинка близких ей людей, где, бывает, спорят и ссорятся, а только связаны они незримой нитью – любовью, дарованной нам во Христе.