Довольно часто приходится слышать мнение, что мы какие-то особенные, исключительные, «не такие как все».
А какие «как все»?
Как все арабы в сплошной полосе стран, вытянувшейся от наших границ к югу? – Конечно же, нет. С ними мы явно не такие ни в исторических судьбах, ни в вопросах культуры. Вряд ли кому в голову придёт сравнивать нас с великим Китаем – тоже не те исторические корни и культурные традиции, да и не та раса. К северу от нас лежит Ледовитый океан, так что в северной стороне сравниваться нам не с кем. Остаётся сторона западная. Да и не надо долго размышлять, что те, кто говорит о нашей особой исключительности, подразумевают аккурат именно западную сторону. Что ж, давайте с западной стороной и разбираться. Не любопытства и праздности ради, а ради того, чтобы лучше понимать: а кто же мы на самом деле?
В далёкие мои школьные годы на уроках естествознания я непременно слышал из уст педагогов, что произошли мы от обезьян. Эта положение подтверждалось мнением авторитетных учёных и официальной советской наукой. Это было аксиомой, это было фундаментальным принципом, это было истиной в последней инстанции. Но лично мне такое мировоззрение не нравилось. Детским своим рассудком я противился своему происхождению от обезьяны, скорее бы согласился с происхождением от медведя, тигра, волка, но никак не от вертлявого чертёнка. Ильинская церковь, где я был крещён по рождении, находилась далеко в Загорске и я не могу похвастаться, что благочестивые родители водили меня в храм Божий. Но, зная понаслышке и по кино о неграх, сильно отличающихся видом от нас, я пришёл к некоему компромиссу с советской наукой и для себя наконец-то решил, что человек непременно произошёл от Бога, а вот негры (ежели так уж им очень хочется) – ну, понимаете, от кого. (Прошу не считать сие мнение проявлением расовой нетерпимости, но, уж, что было – то было).
Так кто же мы всё-таки? Такие действительно особенные и неповторимые со своим особенным путём развития или же всё-таки мы развиваемся в рамках европейской цивилизации, хотели бы такового или нет. Зададимся себе вопросом, а исключительность и самобытность так ли это уж и хорошо. Тут не следует шарахаться в крайности, тут надо двигаться осмысленно и благоразумно. В точности, как по разбитой сельской дороге. Свернуть с дороги на обочину нельзя, там непременно завязнешь в глине, но нельзя и в точности придерживаться пробитой колеи, потому что колею пробили тяжёлые вездеходы, а мы же со своим небольшим дорожным просветом непременно в такой колее сядем на днище и оторвём глушитель. Нет, не непременно пробитой колеёй, а где-то всё же и колеёй, а затем из колеи надо выбираться и вести колёса по вроде бы и более твёрдым, но таким ненадёжным чуть подсохшим гребням. Потому что приемлемое тяжёлой машине может оказаться неприемлемым для машины нашей. Или ждать погожей погоды, когда подсохнет, но какая же погожая погода к началу зимы, да и сколько же можно ждать, мы и так уже далеко отстали. Нет уж, только вперёд. Сердечку нашему тоже ведь нельзя остановиться, а ведь отдохнуть бы и надо. Но нельзя сердечку остановиться. Нельзя и народу остановиться в своём движении, потому что следом за остановкой развития народ уходит с исторической арены. Историки назовут немало народов, достигавших некогда величия, а потом вдруг исчезнувших навсегда. России такой перспективы не надо.
Так что по аналогии с разбитой дорогой и наше движение вперёд может идти всё-таки в пределах дороги – где по колее, где по гребню колеи, где и чуть можно одним колесом прихватить и по рыхлой пашне, ежели и не представляется возможным иначе, но непременно всё же оставаясь в пределах разбитой дороги, потому как всякое иное пространство для движения и вовсе уж непригодно.
Так что же это за дорога применительно к нашему развитию? А дорога эта, хотели бы такового или нет, это путь цивилизованного мира. Цивилизованный мир разный, цивилизованный мир пёстрый и неоднородный, сильно даже и противоречивый. Мир африканских народов – это свои цивилизации, народы Восточной Азии во главе с Японией и Китаем – своя цивилизация. Но так уже негласно у нас установилось, что понятие цивилизованный мир разумеет мир Европы и с некоторым допущением и Соединённых Штатов с Канадой. Цивилизация русская никаким боком вроде не тяготеет к востоку, не тяготеет и к Африке, остаётся выяснить, а в каком отношении цивилизация русская с народами Европы. И тут приходится констатировать, что хотели бы мы того или нет, а от европейской цивилизации нам никуда не деться. Одним из важнейших признаков цивилизации является религия. С подавляющей частью Европы религия у нас одна, христианская. Эту религию не мы им принесли, эту религию мы у них заимствовали. Эту религию никто нам не навязывал, мы сами увидели в ней Господа, животворное начало, мы сами испросили первых наставников, мы сами просили списки древних книг. Не мы разделялись с католичеством и протестантами, это было не в пределах нашего влияния. Разделение христианства в Европе не было таким уж пагубным, войны религиозные в странах были, но войны религиозные между европейскими странами места по сути дела и не имели. Считать же себя истинными носителями единственно правильного толкования христианства в достаточной степени наивно, потому что из двухтысячелетней истории христианства мы присутствуем в нём только половину времени. Истина на небесах, а всё, что говорим мы здесь только слова, правильные либо не совсем.
Вот ежели бы мы оставались страной языческой… Вот ежели бы мы по-прежнему хвастались своим безбожием и воинственным атеизмом, как было в недавние ещё советские времена – тогда ещё было бы несколько больше оснований считать себя какими-то особыми и уникальными.
С христианством к нам пришла и письменность. Письменность нужна была не столько для княжеских указов, сколько для постижения богословских текстов. Мы взяли кириллицу, с равным успехом могли бы обойтись и латиницей. Кириллица мне нравится больше, но кириллицу не мы изобретали, а начертания многих наших букв совпадают с латинскими, потому что кириллица на латиницу и опиралась. Вот если бы мы изобрели свои иероглифы (что мне совершенно не надо), мы могли бы ещё что-то и говорить о своей исключительности и особенности. Но мы не только буквы, мы даже и цифры взяли римские и арабские. Но арабские взяли не от арабов, а через посредство европейских народов.
В силу своего географического положения и стечения факторов мы перенимали и европейские и азиатские обычаи. От азиатских обычаев мы перенимали порой не всегда самые лучшие, вроде чопорности высоких сановников и пренебрежения к простому человеку (хотя немало взяли и хорошего), с Европы мы перенимали науку, устроение промышленности (хотя наши господа и здесь умудрялись порою впадать в искушение грехом).
В той старой прежней России спросили бы любого Государя, а кто мы и встретили бы удивление и непонимание, как это кто мы – конечно же, европейцы. Язык французский аристократия знала гораздо лучше русского, и употребление русского языка оставляла для простолюдинов. Хотя при этом все государственный бумаги Российской империи писались исключительно на языке русском. Да и трудно представить себе, скажем, памятную книжку Владимирской губернии да не на русском языке. Пренебрежение русскими обычаями со стороны аристократии вызывало вполне объяснимое раздражение у части патриотической интеллигенции, но никто иной, как этнический немец иеромонах Оптиной пустыни Климент (Зедергольм) ещё более ста лет назад ввёл понятие «тлетворное влияние Запада» (в далёкие годы своего детства я считал сие определение продуктом измышлений советских пропагандистов). В пылу полемических споров дело доходило и до мысли о нашей особой исключительности. Но это только в спорах, внедрять же в сознание народа такую идею никто и не собирался.
Внедрять такую идею в сознание народа оказалось жизненно необходимо тем, кто в 1917 году Россию захватил. Русского человека надо оторвать от своих исторических корней. И новые хозяева делали всё для этого. Русского человека надо было оторвать от веры и потому в ряды церкви старательно сеяли раскол, а потом уже стали разнузданно разрушать храмы и истреблять духовенство и мирян. Русского человека надо было оторвать от своих родителей и потому науськивали детишек брать пример с Павлика Морозова и рубить дома иконы. Русскому человеку внушали, что жил он раньше в отсталой и тёмной стране. А потом уже и даже привычные дни недели стали вождям мозолить глаза и они ввели пятидневную неделю (а здорово ведь звучит – второй день третьей пятидневки). Они ввели даже особое декретное время, по которому солнышко над русскими просторами вставало к зениту на час позднее правильного времени (и мы всё ещё живём по этому времени). Им нужны были революционные походы в другие страны, которые они разом объявили отсталыми, себя же подразумевая передовыми, чтобы ещё далее оторвать нас от нормального мира. А между тем именно туда, в чуждые по новым понятиям страны, и ушла русская эмиграция. Именно там, среди вроде бы и чужого (по советским понятиям) мира, русский народ имел возможность сохранения своей исторической памяти. Называть себя в новой стране Советов следовало не иначе, как советским человеком, за слово «русский» вполне можно было схлопотать уголовную статью. Только в самом маленьком временном промежутке периода Великой Отечественной, когда вожди всерьёз опасались за своё положение, можно было ещё что-то о России говорить, а потом после тоста Сталина много ли сказано было о России?
Кому ещё выгодна наша самоизоляция? Не исключаю даже и тем, кто своего Отечества не имеет. Везде их гнали в разное время, но они не обижались и терпеливо возвращались снова на прежние тёплые места. И не подыгрывают ли аккурат им именно те из нас (вольно или невольно), кто пытается представить нас изолированным островом? Какими-то не такими.
Но ежели мы европейцы, то это вовсе не означает, что мы должны слепо всё копировать. Я тысячу раз соглашусь с Александром Григорьевичем Лукашенко, что «лучше быть диктатором, чем голубым».
Так какие же мы всё-таки?
По моему мнению – русские, православные, славяне, европейцы, из ариев.