Архиепископ Горловский и Славянский Митрофан в интервью «Интерфакс-Религия» рассказал о ситуации на юго-востоке Украины в связи с трагическими событиями, случившимися 23 августа 2014 года в городе Кировское Донецкой области.
— Владыка, известно ли о состоянии пострадавших в результате трагедии?
— На сегодня связь с ними установить не удалось, потому что Кировское находится в зоне боевых действий. В Кировском снаряд попал и в больницу, в результате чего погибли два человека. Больницу врачи покинули, остался только младший медицинский персонал, который не пригоден для оказания помощи в таких тяжелых случаях. Поэтому самых тяжелых отвезли в Донецк, священника с матушкой — в Шахтерск. С Донецком и Шахтерском связь пока установить не удается. В течение завтрашнего дня мы сможем получить всю информацию и о том, какое проводится лечение, и о том, какая необходима помощь.
— Попадание снаряда в храм было, на Ваш взгляд, случайным или нет?
— Мне трудно представить человека, который берет снаряд и запускает его в храм. Но когда количество обстрелянных и сожженных храмов становится таким огромным и гибнут люди, при этом рядом с нашими храмами ни в одном из случаев не было ни блокпостов, ни военной техники, ни каких-то штабов, то складывается, конечно, ощущение, что храмы становятся целями. Хотя я честно скажу, мне в это верить не хочется.
— Какова сейчас обстановка в епархии?
— У нас в епархии за этот месяц два храма уничтожены полностью, шесть храмов пострадали в результате обстрелов. Я сам не один раз под обстрел попадал, поэтому у нас никто не застрахован от того, что завтра-послезавтра это случится с ним. Мы надеемся только на Бога. Ни ООН, ни ОБСЕ, ни другим международным организациям, наверное, нет дела до того, что с нами происходит. Думаю, что сейчас в Луганске ситуация еще хуже, чем у нас. В Луганске живут мои родственники, которых я не успел вывезти до того, как уже туда въехать было невозможно. Больше десяти дней с ними нет связи, я даже не знаю, живы они или нет. Часть моей епархии находится под контролем украинской армии, часть — под контролем ДНР.
— Насколько мы можем судить по сообщениям, которые доходят до нас, духовенство не покидает зону боевых действий и остается с паствой.
— Число тех, кто остался, приближается к 90 процентов. Есть уехавшие, их тоже немалое количество — немало для нас, потому что их некем заменить, нам тяжело сейчас окормлять те приходы, которые они побросали. И те, кто остался, — это люди, которыми я горжусь. Я здесь уже восьмой год служу. Пока меня отсюда не выгонят, я отсюда никуда уезжать не собираюсь в любом случае.
Когда встречаешься с людьми по обе стороны баррикад, начинаешь понимать, что все не так просто. Я не так много видел людей, которые действительно готовы убивать и стрелять в мирных жителей. Большинство людей, с кем я ни поговорю с обеих сторон, войны не хотят, а война продолжается. Жертвы с одной и с другой стороны порождают взаимную ненависть. То, что было полгода назад, и то, что сейчас, — не одно и то же. Шансов все остановить полгода назад было больше. Сейчас все в кучу, и подвести какую-то общую черту под этим очень сложно.
Мне кажется, что людям, которые жили в 1941 году или 1943-м, было легче, потому что было белое и черное. А когда происходит такая страшная мясорубка, это тяжело и нравственно, и морально, и ощутить, кто твой враг, довольно сложно. Это представители одного народа, которые друг друга убивают. Хочется сказать: «Ребята, бросьте автоматы, обнимитесь, простите друг друга и начинайте строить мирную жизнь». Но я знаю, что, к сожалению, ни те, ни те меня не услышат: градус уже такой, что мы можем только молиться о том, чтобы этот градус понизился, а кровопролитие остановилось.
Я не вижу никаких человеческих сил, которые могли бы это остановить. Только Господь Своей силой может это сделать. Церковь, на мой взгляд, не должна становиться стороной конфликта в гражданском противостоянии. Мы должны говорить правду обеим сторонам и в какой-то мере способствовать их примирению. А для того, чтобы иметь право это делать, нужно ни в коем случае не позволять себе ни на малейший миллиметр кривить душой — ни ради конъюнктуры, ни ради политики, ни ради того, чтобы сказать кому-то то, что он хочет услышать.