В помянниках Почаевской Лавры в прошлом веке хранилась запись рода преподобного Иова, “от року Божия 1641”, сделанная, очевидно, им самим. Из этой записи мы узнаем, что отца его звали Иоанном, а мать Агафией, и что были они, вероятно, дворянского рода, ибо только родовитые люди в те времена сохраняли при имени то, что ныне называется фамилией: Железо. По словам о. А. Хойнацкого, преподобный происходил из тех русских галичан, “для которых Православие и русская народность составляли драгоценнейшее достояние, и которые, сами будучи лучшими борцами за отеческие обычаи, умели внушать те же чувства и стремления своим детям и преемникам”.
Родился преподобный в 1551 году в “Покутье”, в краю, лежащем между Карпатскими горами и Днестром, близ города Коломыи, и при крещении был наречен Иоанном. С ранних лет, как и многие русские святые, Иоанн стал обнаруживать стремление к уединенной и молитвенной жизни. Ему не исполнилось и десяти лет, как он оставил свой дом, и, “уклонившись от очей любимых родителей”, тайно удалился в ближайший Угорницкий монастырь, где и попросил игумена “дозволить ему служить братии”.
Уже тогда “прозорливый настоятель увидел в нем избранника Божия и в нем имеющую быть Божию силу”, пишет первый жизнеописатель преподобного, ученик его и преемник на игуменском служении Дострей. Его жизнеописание, изданное в 1791 году, никак не претендует на то, чтобы быть научным исследованием в современном смысле, оно написано в стиле уже готового жития, но это практически единственный источник, откуда мы можем почерпнуть сведения о преподобном. Юный послушник, стараясь “угодить каждому из наименьших монастырских работников”, вскоре заслужил к себе всеобщее расположение и любовь. Игумен, “видя его добрые нравы, кротость и глубокое смирение”, принял его в число иноков и вскоре, как говорит его биограф, постриг его (на 12-ом году жизни) в монашество, дав ему имя Иов.
Угорницкий настоятель не ошибся в Иове, сразу признав в нем “доброго воина” Церкви, ибо тот как бы уже родился иноком, “живя как ангел Божий посреди братии”. В 30 лет (вероятно, в 1581 году) Иов был рукоположен во священника (хотя долгое время но смирению своему отказывался от этого сана), а вскоре после этого был пострижен в схиму, “ради невместимой в сердце своем благодати Божией, которой всегда усердно горел”, как пишет о том Досифей. При новом пострижении к преподобному вернулось его прежнее имя – Иоанн – в память святого Иоанна Предтечи. Однако в истории Русской Церкви, в месяцеслове и в народном почитании за ним сохранилось имя Иов, ибо, как говорит его житие, “не именем токмо, но и самой вещью, многоболезному оному в Ветхом Завете Иову блаженнейший отец наш Иов уподобился”.
Слава о подвигах и добродетелях Угорницкого подвижника распространилась по Галиции и Волыни. Дошла она и до Константина Константиновича Острожского, собиравшего в то время силы для укрепления Церкви Православной. По усиленной его просьбе Иов из Угорняцкой обители был переведен в Дубенскую Крестовоздвиженскую (в г. Дубно на Волыни), в которой Острожский был ктитором, “для показания, – как писал князь, – образа иноческих подвигов братии сего монастыря”. Вскоре после этого перевода Дубенские иноки сделали Иова игуменом, и в этом сане подвизался он около двадцати лет.
При содействии и покровительстве князя, Дубенский игумен тотчас вступил в борьбу по защите теснимого Православия – прежде всего словом устным и письменным. Особое значение придавал он просвещению, распространению книг среди православного народа. С этой целью он завел в своем монастыре искусных переводчиков и писцов, и даже сам, по свидетельству его жизнеописателя, “писанием таковых книг упражняшеся”. Ибо книги и проповеди были в то время серьезной опорой православных против латино-польских притязаний. Издание славянской Острожской Библии, этого величайшего памятника просвещения XVI века, не обошлось, разумеется, без совета и благословения преподобного. Недаром набожный князь Константин Константинович любил уединяться для молитвы в Дубенском монастыре, проводя здесь иной раз по целой неделе и открывая душу святому игумену. С его помощью Иов собрал вокруг себя многочисленное братство, которое под его руководством занималось переводом и изучением святоотеческих писаний.
Сам будучи примером благочестия, преподобный Иов поднял и нравственно-духовный уровень вверенного ему монастыря. “Сего ради, пишет Досифей, – все окрестные страны начали, собираясь, служати ему честию и похвалами”. Он же, строгий прежде всего к самому себе, с ранних лет стяжавший дух кротости и смирения, стал тяготиться мирской славой, ибо от единого только “тайнозрителя Бога желал быть славим”. Тогда он решает отправиться на гору Почаевскую, после двадцати лет игуменства, чтобы, оградив себя от мирских похвал, сделаться здесь простым иноком. В то время князь Острожский, соревнуясь с католичеством, хотел преобразовать все монастыри на своих землях в общежительные по уставу святого Василия Великого, что устраняло возможность отшельнической жизни, к которой с детства стремилась душа Иова. Потому-то и ушел он на гору “от древле светлостию чудес многих сияющую”, что хотел спасаться здесь в безмолвии и пустынножительстве. Однако Промысел Божий судил иначе.
Почаевский монастырь только что получил богатые пожертвования от Анны Гойской. Число иноков в нем умножилось. “Фундушевая запись” делала его монастырем общежительным, однако этот порядок жизни его, видно, только созидался. Мы не знаем имен первых насельников Почаева, знаем только, что как только Иов успел обосноваться на горе, братия, что в то время была очень немногочисленной, почувствовав в нем великую духовную силу, единодушно и со слезами снова поставила его игуменом и начальником устрояемого ею общежития. И вот что примечательно: ни письменные свидетельства, ни предания устные не сохранили никаких сведений о настоятелях, предшествовавших преподобному Иову. До него почаевские пустынники, по примеру пустынножителей Афона, могли и не иметь особых настоятелей, подчиняясь лишь каким-либо духовным старцам, чьи имена не сохранились. Иов был первым настоящим организатором возникающей Почаевской обители, ибо, по словам Досифея, “сицевого стража зело подвижна и искусна изводи имети Пресвятая Дева Богородица Мария и своей небеси подобящейся обители”.
Преподобный ввел в своей обители древний Студийский устав, устроив в ней жизнь по примеру Киево-Печерской Лавры.
В те первые “послеуниатские” годы нужно было иметь необыкновенное благоразумие, твердость воли, глубокую убежденность и укорененность в Православии не только для того, чтобы управлять строящейся обителью, но даже и просто для того, чтобы сохранить свою веру. Однако преподобный Иов после двадцатилетнего управления Дубенским Крестовоздвиженским монастырем имел уже достаточный навык к этому. И вот великий аскет, любитель безмолвия и пустынножительства, ревностно принимается за это Богом посланное ему дело, не гнушаясь и тяготами, связанными с материальным устроением обители. И все эти тяготы и попечения, столь чуждые его внутреннему духовному строю и присущему ему созерцательному подвижничеству, безропотно несет он до конца своей жизни, не брезгая даже судами и бумажной волокитой. Ибо такие задачи возлагались на него Промыслом, и в дальнейшем мы видим преподобного в роли хладнокровного и упорного защитника интересов Православия и обители.
Защищать же их пришлось в скором времени уже от внука и наследника Анны Гойской, Андрея Фирлея. Фирлей, носивший титул каштеляна Бельзского, впоследствии воеводы Сандомирского, был лютеранином и еще при жизни Гойской не мог спокойно смотреть на Почаевский монастырь, которому та даровала часть своих имений и доходов. Не убоявшись того ”страшного суда пред престолом Божиим”, на который так решительно “позывала” составительница “фундушевой записи” всякого нарушителя ее воли, Фирлей после ее кончины (произошедшей в 1617 году) стал всячески “портить” и нарушать фундуш, постепенно отбирая у монастыря все завещанное ему имущество. Мало того, владея землею вокруг монастыря, Фирлей даже запретил возить через нее воду из почаевских колодцев. По преданию, в ответ на это Иов, помолившись Пресвятой Деве Марии, велел начать рыть колодец тут же на скале. Можно представить себе сколь изнурителен был этот труд для иноков, не имевших никакой техники, но Господь увенчал успехом их усилия: на глубине 46 метров показалась вода. Этим колодцем монастырь пользуется и сейчас.
Фирлей, однако, на этом не остановился. В 1623 году он натравил на обитель орду своих буйных слуг, которые, разграбив монастырское имущество, похитили и Чудотворную икону. “Ибо, думал он, – говорит “Преславная гора Почаевская”, – если возьму Чудотворную икону, иноки не возмогут оставаться на этом месте”. После этого грабежа Иову пришлось судиться с Фирлеем целых четверть века, неоднократно бывать в Кременецком и Луцком судах, подавать разные иски и жалобы и, в конце концов, несмотря на неравную борьбу с богатым вельможей, добиться частичного успеха – вернуть то, что оставалось от похищенного. Перед самой своей смертью (1647) Фирлей должен был покончить тяжбу актом примирения с иноками, “не в унии состоящими”.
Да и для него самого эта “война” с Богородицей и Преподобным окончилась явным поражением и вразумлением. Однажды созвав гостей и устроив угощение. Фирлей, “от радости дьявольской не ведая, что более делать”, да и приняв, видно, немалую дозу горячительного, нарядил свою жену в церковные облачения, дал ей в руки святую чашу, а для куражу принес еще и чудотворную икону Почаевской Божией Матери. Но Матерь Божия не допустила такого поругания Своей иконы, и едва началось это разнузданное действо, как на Фирлееву жену “напал бес лют, которым она удручена была еще чрез долгое время”. Это “стрясение бесом” произвело впечатление даже на самого Фирлея, и он в конце концов безропотно возвратил Икону обители. Только тогда жена его была оставлена бесом и исцелилась.
Подобную борьбу, наряду с судебными процессами по защите имущества, завещанного монастырю разными благотворителями, Иову приходилось вести и с другими важными лицами, враждебно настроенными к обители. И не только ее интересы защищал преподобный, но и интересы соседних с ней монастырей и храмов, которых он был “дозорцею”, т.е. блюстителем. Все это требовало от него постоянного напряжения и многих сил, но тем не менее он никому не препоручал вести судебные тяжбы, но всегда самолично нес их бремя. Как испытанный борец, он до конца жизни своей стоял на страже горы Почаевской, надеясь лишь на помощь Божию.
Много трудов положил преподобный и на устроение и процветание вверенной ему Богом обители. Он участвовал во всех монастырских трудах, во все вникал, имел над всем неусыпный надзор, подавая братии пример трудолюбия и подвига. Своими руками сажал он деревья, копал и чистил монастырские пруды (они сохранились и до сих пор), и никто не видел его сидящим без дела. Труды его были велики, и, по словам его жизнеописателя, только “самому Богу, тайная сердец человеческих проникающему, удобно их сочислити”.
Около 1626 года Почаевская обитель сильно пострадала от пожара, и преподобный Иов, не найдя достаточно материальной поддержки на месте, посылает 1 мая 1626 года письмо русскому царю Михаилу Федоровичу, где, описывая ущерб, причиненный монастырю пожаром, в котором погибла “краса церковная, одежда священническая, Евангелие, кресты и прочее благолепие церковное”, жалуется царю на растущее число противников отеческой веры и просит его помощи”.
Но в распоряжении монастыря было оружие более действенное, чем жалобы и суды. Еще до прибытия Иова па гору Почаевскую, обитель располагала прекрасной по тому времени типографией, оставленной Анной Гойской. Теперь уже не переписыванием только мог он распространять необходимые для утверждения Православия книги, но и печатанием и размножением их. В то время, когда, по свидетельству историков, все древнейшие типографии юго-западного края России в первой половине XVII века постепенно прекращали свое существование, на Волыни была одна только “славяно-русская типография Почаевская”. Среди книг, изданных этой типографией во времена Иова, можно указать на “Слово Максима Грека на латинян” и, помимо этого, печатались здесь проскомидийные листы для рассылки по православным храмам, письма и послания православных патриархов, молитвы на разные случаи и т.п.
“Упражнялся” в составлении книг, как мы сказали, и сам преподобный. Он делал выписки из творений святых Отцов и составлял поучения и беседы. Один из таких сборников, точнее часть его (из предполагаемых 900 листов сохранилось лишь 123), дошел и до нас. В 1884 году этот труд был опубликован под названием “Пчела Почаевская”. Книга носит апологетический характер и направлена большей частью против протестантских сект, распространившихся в то время в юго-западной Руси, основном против социнианства32. Рукопись Иова включает в себя изложение всего учения Православной Церкви о Пресвятой Троице и Божестве Иисуса Христа и заканчивается учением об иконах, храмах, о монашестве, борьбе со страстями и т.п. По мнению проф. Петрова, редактировавшего книгу для первого издания, “она может идти в сравнение лишь с наиболее капитальными трудами того времени в этой области, а именно: “Показанием истины” Зиновия Оттенского, посланиями старца Артемия и “Книгой о вере” 1602 и 1619 п…, и в некоторых отношениях даже выше их, ибо целиком самостоятельна. Преподобный Иов целиком стоит на почве Священного Писания, церковного Предания и святоотеческнх творений и не столько доказывает истины Церкви, сколько раскрывает и уясняет их”. Эта книга, как и другие поучения Иова, написана на чистом церковнославянском языке, тогда как другие православные писатели того времени писали на распространенном славяно-польском языке-, разбавленном малороссийскими выражениями. Будем помнить, что писание было для Иова не отвлеченным делом, но актом глубоко церковным, дополняемым, вероятно, и устными поучениями.
Авторитет Почаевского игумена был в то время очень высок в православном мире Речи Посполитой. В 1628 году он приглашается в Киев на Православный Собор, созванный для разбора неотложных дел. Одним из главных дел было рассмотрение просьбы известного церковного писателя и епископа Мелетия Смотрицкого, бывшего рьяным защитником Православия, затем перешедшего в унию, а ныне опять пожелавшего вернуться в Церковь своих отцов, которую он некогда отстаивал (однако тотчас после собора ушедшего из нее вновь). Участники Собора заявили, что они “твердо стоят в Православной восточной вере, не мыслят об отступлении в унию и под клятвою обещаются не уступать и увещевают к тому весь православный народ”. Под этим решением стоит и подпись преподобного: “Иоанн Железо, игумен Почаевский”.
Мы узнаем в нем соединение черт характера, свойственное многим православным святым, однако достигаемое лишь непрестанной внутренней работой и жизнью по Евангелию. Твердость характера соединялась в Иове со смирением, братолюбием и совершенным беззлобием. Так, застав однажды человека, воровавшего монастырскую пшеницу, преподобный сам помог ему взвалить па плечи набитый краденым зерном мешок и только напомнил ему о заповедях Божиих и о “Суде нелицемерном”, где каждый должен будет дать ответ за содеянное. И вор, раскаявшись, пал в ноги святому. Был же он человеком известным в округе, больше всего на свете боявшимся огласки. Но Почаевский игумен сохранил его тайну; житие, которое повествует об этом эпизоде, так и не раскрывает имени того человека.
Был преподобный миролюбив и немногословен до крайности, так что, по словам Досифея, только и можно было слышать от него: “Господи Иисусе Христе, помилуй мя…”
Внутренняя жизнь православных святых чаще всего остается тайной, открытой лишь Господу, “испытующему все глубины сердца” (Притч. 20, 27). О ней доходят до нас лишь косвенные свидетельства: рассказы учеников, поучения, родившиеся из опыта молитвы. В случае преподобного Иова таким свидетельством стала знаменитая его пещера, куда ползком и по сей день может залезть с трудом не всякий человек и где невозможно ни удобно сесть, ни лечь, ни вытянуть ноги. Каждый, кто побывал в ней, помнит ее скользкие стены и ощущение полной замкнутости и тесноты, невольно наводящее на мысль о гробнице… На целые дни и даже недели оставлял святой игумен свою братию, дабы проводить их в беспрерывной молитве, по словам его жизнеописателя, “слезами токмо от чистого сердца изливаемыми питаемый”.
Тот же Досифей, описывая его духовные подвиги, добавляет: “Если бы каменная пещера, в которой обитал он, имела уста, то она поведала бы нам все тайные подвиги сего многострадального Иова, по слову Евангельскому: “аще люди умолкнут, камени возопиют” (Лк. 19, 40). Говорят, от многодневных стояний на молитве ноги у Иова отекали так, что покрывались язвами, следы от которых до сих пор остались на нетленных мощах его. Так молился он, по слову того же ученика, “о благостоянии мира во зле лежащего”, и однажды видан Досифей, как необычайный свет озарил пещеру преподобного во время молитвы, и в течение двух часов свет этот, исходивший из глубины пещеры, освещал противоположную сторону церкви. “Я же, – говорит свидетель, – увидев сие, падши на землю. чрезвычайно напугался, странным таковым видением побежден”.
Несмотря на свои подвижнические и молитвенные труды, Господь благословил долгим веком Своего угодника: он прожил ровно сто лет. Преподобный родился в начале царствования Ивана Грозного, если брать за точку отсчета Русскую историю, а скончался в начале царствования Алексея Михайловича. За неделю до кончины, 21 октября 1651 года преподобный Иов получил откровение о точном дне своей смерти. 28 октября он сам отслужил Божественную литургию и, окончив ее и дав последнее целование братии, без всякой болезни мирно отошел ко Господу “в тот самый час, который предсказал”.
Семь лет и девять месяцев пролежало в земле тело преподобного Нова после его погребения. Но преданию, в это время люди иногда видели необычный свет над его могилой. И вот однажды почивший игумен явился в “сонном видении” тогдашнему киевскому митрополиту Дионисию Балабану со следующими словами: “известную твоему преосвященству, я ко тобою Бог хощет открыта кости мои”. Митрополит был человек не склонный к суевериям и достаточно просвещенный, и хотя он и узнал старца, но не спешил тотчас верить и следовать снам. Видение повторилось еще раз и еще, и на третий раз преподобный уже пригрозил владыке наказанием, и тогда тот уразумел, что сны эти были “от Божия произволения”.
В тот же день митрополит отправился в Почаевскую обитель и, учинив дознание о жизни почившего игумена, повелел немедленно открыть гроб, в котором лежали мощи его. Мощи были найдены “без всякого истления, как бы того же часа погребенные, и исполненные недоразуменного благоухания”. Тогда митрополит повелел взять нетленные мощи Почаевского игумена и со всею честью при большом скоплении народа перенес их в недавно воздвигнутую церковь Пресвятой Троицы. Было это 28 августа 1659 года, день, в который, наряду с 28 октября – днем блаженной кончины и 6 мая – днем памяти праведного Иова Многострадального, отмечается память преподобного Иова Почаевского в Русской Православной Церкви.
Так монастырь обрел третью святыню.
