Разум на пороге символической реальности
Адресуясь в своем раннем очерке к зарубежной аудитории, Лосев решительно заявляет: «Тот, кто ценит в философии прежде всего систему, логическую отделанность, ясность диалектики, одним словом научность, может без мучительных раздумий оставить русскую философию без внимания». Такая, знаете ли, с современных позиций, настоящая антиреклама. Действительно, кому нужна философия, лишённая собственных основ?
Следует, однако, иметь в виду, что упомянутая Лосевым «научность» имеет вполне определённые исторические корни, которые никак не совпадают с корнями, питающими русскую философию, – они обнаруживаются в любомудрии Восточных Отцов IV – VIII вв. Нетрудно убедиться, что его исходной точкой является Откровение Св. Троицы (Отца, Сына и Св. Духа), стало быть, неисповедимая тайна для человеческого разума. Мир явлен ему как тайна Божественной Премудрости – Сына Божия, Бога Слова, чрез Которого всё начало быть, обрело изначальный смысл и порядок. Всё в мире – символ Слова (Логоса). И познание мира есть раскрытие вселенского символизма, восприятие Божественной воли и мысли, вписанной в мире. Такому познанию должен соответствовать никак не совместимый с тотальным рационализмом символический образ мышления. Вы, кстати, можете убедиться, что сами склонны именно к такому типу мышления, если вам кажется, чудится, наконец, верится, что во внешнем облике вещи (тела) всегда выражена (проявлена) её внутренняя тайна (душа).
Но это далеко не всё. Вопрос в том, достаточно ли для вас ощущения (осознания) такой тайны, или же вы обязательно захотите её разгадать, что называется, до сáмого основания – ведь именно на это ориентирует вас неизбывная человеческая любознательность. Что касается науки, то для неё «символ» – весьма расхожий термин, который вообще не нуждается в приписывании ему какой-то принципиально не познаваемой тайны: это просто знак вещи, её условное обозначение, наконец, её шифр, но, опять-таки, придуманный самим человеком. А тут дело в другом: мы часто упоминаем о душе и теле (и не только по отношению к живому существу), когда хотим сопоставить тайну внутреннего с явленностью внешнего. При этом мы вовсе не даём определения ни тому, ни другому. И правильно делаем! О-пределения, то есть установления предела смысла всякой вещи, как только она названа, требует лишь наш рассудок. Ведь только благодаря его участию со всем принадлежащим ему богатейшим арсеналом, в том числе, логичностью, системностью, можно рас-суждать как о самóй этой вещи, так и о её связях и отношениях с другими вещами, то есть, что называется, «реально смотреть на вещи». Вот это и есть рационализм. И, конечно же, вам его совершенно недостаточно, если вы, целиком доверяясь очам ума, убеждаетесь в том, что невидимое внутреннее всегда выражено во внешнем, демонстрируя тем самым изначальный порядок вещей. Такой, вот, если хотите, тест на обладание символическим образом мышления.
Но ведь именно о нём заявлял Лосев в своей итоговой формуле: «Сама действительность, и её освоение, и её переделывание требуют от нас символического образа мышления» – помните? После этого вам то и дело намекали, что её развертывание приводит к стройному учению о выразительно-смысловой символической реальности. И вот пришла пора последовательно изложить его основы, чтобы оно, наконец, смогло стать принадлежностью общественного разума.
Сам Лосев, как мы уже с вами выяснили, не только прекрасно усвоил, но и творчески развил традиционный подход западноевропейской философии. Это дало ему возможность использовать по мере надобности ту самую научность, которой вроде бы недоставало к началу ХХ века самобытной русской философии. Однако само изложение своего учения, оформление которого так и осталось незаконченным, он начинает как раз с лишённых жёстких ограничений рационализма пространных и образных суждений, завершая их, впрочем, весьма строгими умозаключениями. Анализ последних дает возможность выделить некое ядро, заключающее в себе начальные посылки и главные принципы.
Именно поэтому появилась возможность попытаться представить это ядро в виде кратких тезисов (форма, к которой неоднократно прибегал сам Лосев). Текст каждого тезиса целиком подобран из лосевских работ (прежде всего упоминаемой выше работы «Сáмое самó»).
Тезис I. Всякая вещь есть именно она сама – некая не сводимая ни на что другое абсолютная индивидуальность, лишённая всяких признаков и предикатов, – сáмое самó, которое непознаваемо и дологично. Сáмое самó не может быть ни одним, ни другим, ни вообще чем-нибудь, – оно есть тайна, которая никогда не сможет быть раскрыта, но может являться, то есть быть ощутима, представима, мыслима и сообщима, притом сообщима как тайна же.
Самое первое, что утверждает мысль – бытие, или, что то же, полагание, утверждение; без него не существует ничего прочего. Совершенно невозможно сказать, почему, из каких причин, на каком основании и как именно появляется этот первый удар молнии смысла. Тайна первого полагания мысли, то есть тайна её первого зачатия, сопровождает мысль на протяжении всего её существования, ибо она не может вечно не зачинаться и не может вечно не возникать или не расти. Она – абсолютная необъяснимость знания и бытия. Чтобы был ум, требуется тайна его первого зачатия, и тайна эта уже не есть тайна только ума, но тайна сáмого самогó и тайна его эманирования. Она абсолютно неразрешима, но в то же время абсолютно необходима. Она являет себя как тайну, и она ощутима как тайна, без всяких надежд на разрешение, но зато со всяческой надеждой на оплодотворение ею любых проявлений разума и смысла вообще.
Тезис II. Бытие есть полагание, утверждение, то есть первое расчленение, противоположение, координация. Как только возникает категория бытия, сáмое самó превращается в живое и неиссякаемое лоно бесчисленных смысловых возможностей, настойчиво требующих своего участия в бытии. В то же мгновение появляется и целая неисчислимая бездна ещё нерасчленённых возможностей, и наше бытие оказывается окружённым этой непроглядной ночью и животворным хаосом бесчисленных смысловых оформлений. Если есть бытие, то есть и небытие: отсутствие расчленения и различения, неразличимый хаос смысловых и бытийственных возможностей. Небытие не просто отсутствие бытия (тогда не о чём было бы и разговаривать), но это есть прямое присутствие бытия – только в его чистой возможности. Стало быть, небытие как факт имеет смысл бытия, но такое бытие само имеет смысл небытия.
Бытие и небытие совпадают в становлении (любое изменение, происходящее с вещью, представляет собой вид становления). Чистое становление – это непрерывно-сплошное протекание, каждая точка в котором исчезает в момент своего появления. В нём ничего не может быть отличено или названо. Становление само рождает себя и само поглощает себя; само порождает всё иное и само поглощает всё иное. Оно является принципом сущего вообще.
Однако как бы вещь ни менялась, в ней есть нечто устойчивое. Наличное бытие вещи, рассматриваемое как результат становления, – это ставшее. Ставшее есть нахождение бытием в небытии самогó себя.
Тезис III. Одно, если оно ни от чего не отличается (если нет никакого «иного», другого), есть абсолютная единичность – абсолютное отсутствие бытия для мысли, так как мыслить – значит прежде всего различать. Это различие – «одно» и «иное» – появляются вместе с полаганием бытия, как бытие и небытие, которые синтезируются в становлении. Следовательно, становление даёт становящееся объединение «одного» и «иного», то есть даёт некое постоянно нарастающее осуществление упомянутой абсолютной единичности – бесконечное повторение абсолютно бескачественных актов полагания. Это и есть число, которое обычно связывают с количеством, не доводя его до философской категории. Но количество – не что иное как число, применённое к исчислению чего-нибудь. Само же число не нуждается ни в каком количестве: оно вообще предшествует и количеству, и качеству. Общая сущность числа выражается следующими аксиомами:
число есть чистый акт полагания;
число есть едино-раздельный акт полагания;
число есть становящийся акт полагания;
число есть ставший акт полагания;
число есть выразительный акт полагания.
Так как всякая новая категория есть прежде всего нечто положенное и нечто отличённое от предыдущей категории, число – принцип самой категориальности, исток и начало всякого различения и разделения.
Тезис IV. То, конца чего невозможно достичь, обычно трактуется как бесконечное. Однако такая потенциальная бесконечность – всего лишь противоречие в пределах конечного. Суть бесконечности в ином. Полагание самогó становления в качестве некой смысловой субстанции приводит от становления к ставшему, то есть к его ограничению и как бы к некой оформленной и потому конечной ставшей вещи – целому. При этом стихия становления проявляет себя в дроблении целого на части, так как в пределах формы и ярко очерченных размеров уже не может быть простого и неопределённого растекания, как в чистом становлении. Однако сами расстояния между дробящимися частями делаются исчезающе малыми.
Соединение целого с его неисчерпаемой полнотой и есть подлинная бесконечность; всякая часть в ней оказывается равной целому. Любую конечную величину, несмотря на её вполне ограниченные пределы, можно наполнить внутренним алогическим содержанием, которое необходимо явится бесконечностью. При этом получит оформление бесконечная устремлённость, а становление и текучий алогизм перейдет в смысловую актуальную направленность чёткой и конечной формы. Это – актуальная бесконечность.
Всё чудовищное своеобразие категории бесконечности, упорно замалчиваемое и затираемое в обычном и популярном сознании, становится ясным при постановке геометрических и конкретно-физических проблем. Формой бесконечности является точка; бытие как точка, находящаяся везде, есть одна-единственная точка; любая точка бесконечности движется сразу во всех направлениях с бесконечной скоростью, то есть покоится. Эта предельная картина структуры бесконечности может с любой точностью и приближением осуществляться в любой точке материального мира.
Тезис V. Всякая различённая вещь, пока она существует, обязательно остаётся самóй собой, несмотря на все перемены. Но оставаться собой – значит быть самостью, самúм самúм, быть лишённым всяких различий. Остаётся признать совпадение различимости и неразличимости в одном едином и неделимом обстоянии как факт несомненный и понятный. Эту понятность, основанную не на рациональном выводе и не на слепом эмпирическом обобщении, мы и называем символической. Символ там, где, с одной стороны, налицо два пласта бытия, не имеющие между собой ничего общего, сопоставляемые чисто внешне, с другой, – между ними полное тождество, и субстанциальное и смысловое.
Совпадение (сопоставление) различимости и неразличимости (отождествление бытия и небытия) происходит в становлении. В таком сопоставлении действует метод, обычно называемый диалектическим. Основан он на простом факте: всякая вещь, чтобы быть, должна отличаться от других вещей; но отличаясь от них, она тем самым при их помощи получает для себя определение, как бы возвращается к себе, а это из неопределённой делает ее определённой.
Диалектика рассекает действительность на отдельные области и соединяет их же логически же, в мысли. Диалектический вывод бытия отличается от его символической данности тем, что в нём по порядку перечислены все те моменты, из которых состоит непосредственная символическая данность. Диалектика есть не что иное как логика символа, символическая логика.
Тезис VI. Одна и та же вещь требует или предполагает бесконечное количество своих разнообразных интерпретаций; всякая интерпретация есть символ, следовательно, сáмое самó вещи дано только в символах: в них самость вещи совпадает с той или иной её интерпретацией.
Бытие вещи предполагает её выразительность – абсолютную явленность всему иному. Это – эманация, или первый символ бытия. Эманация несёт в себе всю определённость вещи, включая качество, конечность, актуальную бесконечность.
Все вещи вместе, то есть существуя в единстве, также имеют свое сáмое самó – абсолютную самость. Следовательно, все существующее: логика с её категориями, природа с её вещами и организмами, история с её людьми, космос со всей его судьбой – есть только символы сáмого самогó, или абсолютной самости.
Не быть символистом – это значит быть или только рационалистом, или только эмпириком. Но признаваемые самодостаточными разум со всей его логикой и наукой, как и чувственный опыт с его наглядностью и непосредственной реальностью, есть только абстракция живого бытия. Два-три века рационализма и позитивизма – ничто по сравнению с трудно исчислимыми веками общечеловеческой истории, когда символ понимался именно онтологически и совершенно реалистически.
Символ не указывает на какую-то действительность, но есть сама эта действительность. Истинное познание может осуществляться человеком лишь в многообразии символов: смыслового (сущностного), самосознательного (интеллигентного), личностного, природного, социального, мифического.
Переступив порог…
Изложение учения Лосева о выразительно-смысловой символической реальности в форме тезисов ни в коей мере не претендует на подмену первоисточников – самих его трудов. Это всего лишь попытка проникнуть в тайну авторского замысла, сделать его воспринимаемым современным читателем, превратить в средство расширения индивидуального и общественного сознания. Следует иметь в виду, что и «Сáмое самó», и другие работы Лосева, в которых обнаружены основы его учения, представляли собой оставшиеся после кончины автора рукописи, частично незавершённые, подчас вообще в виде фрагментов (всё это, бережно отредактированное, вошло в объёмистые тома, вышедшие в издательстве «Мысль» в период 1993-1999 гг.). Получается, что каждый, кто интересуется непосредственно «кухней» философа, имеет реальную возможность попасть в неё и даже пытаться определять «на вкус» степень готовности того или иного «блюда».
Проблема же заключалась именно в том, чтобы попытаться представить лосевское учение в оформленном виде. И здесь решение найти в материалах автора именно тот минимум, в котором содержалась бы сама его суть, представилось единственно возможным. Естественно, при этом саму форму изложения необходимо было максимально приблизить к той, которую мог бы использовать сам Лосев. А это и могла быть прежде всего предельно ёмкая и в то же время достаточно привычная для него форма кратких тезисов.
По-иному был решен вопрос формирования полного наименования лосевского учения. Конечно, в том, что Лосев совершил прорыв именно в символическую реальность, сомнений не было. Он и сам неоднократно говорил об этом. Но ведь открываемая им для нас реальность особая: главное – не её воспринимаемость и осознаваемость кем-либо, а непосредственная связь присущих ей самóй внешней выраженности и внутренней осмысленности; стало быть, она оказывается выразительно–смысловой. У самого Лосева, правда, такого названия найти не удалось, зато это сделала за него Валентина Михайловна, заявив, что Лосеву присуще «острейшее чувство самостоятельности всей выразительно-смысловой сферы». К этому добавить что-либо трудно.
Изложенные выше тезисы охватывают проблемы, лежащие вне пределов человеческого мышления, либо находящиеся на сáмом его пределе. До-категориальное сáмое самó и абсолютная единичность; первое полагание – бытие и тайна зачатия смысла; совпадение бытия и небытия в становлении и сам порядок становления, выражаемый числовым рядом и бесконечностью; наконец, изначальная символическая двойственность реальности – всё это осмысливается как проявляемая тайна, не подлежащая разгадке. Здесь, конечно, даются некие первичные определения, но всё это – лишь результаты прямых попыток устремлённого в потенциальную бесконечность разума выразить в привычной для него форме то, что само по себе не может быть осмыслено. Они и формируют некий, условно называемый первым, круг осмысления символической реальности.
В жизни реальность для человека проявляется в качестве факта, будь то вещь, процесс, событие. Анализируется факт с помощью сущностно-смыслового подхода. Это и образует ограниченный пределами мышления круг, который мы с вами можем назвать здесь вторым кругом осмысления символической реальности. Найдутся тезисы и для этого круга:
Тезис VII. Определённость бытия, взятую вне самóго бытия, ответ на вопрос «Что это такое?», передаёт термин «сущность». Сущность – отражённое бытие, оно всегда двупланово, всегда перспективно и рельефно, в противоположность плоскостному характеру чистого бытия. Если следовать образцу первого символа, эта двуплановость выразится следующим образом:
сущность в своём бытии есть смысл;
сущность в своём инобытии есть явление;
сущность в своём становлении есть существование;
сущность в своём ставшем есть вещь;
сущность в своём для-себя-бытии есть действительность;
сущность в своей эманации есть выражение.
Сущность есть соотношение с самим собой как с внешним себе, она не рождает из себя свои соотношения, а лишь содержит их в себе. Если из утверждения «Бытие есть бытие» исключить само бытие, остаётся тождество. Если то же самое сделать по отношению к утверждению «Бытие есть небытие», остаётся различие. Таким образом эти понятия оказываются первичными смысловыми категориями.
Тождество бытия и сущности, положенное как бытие, есть объект; тождество бытия и сущности, положенное как сущность, – субъект. В субъекте бытие дано не в своей чистой определённости, но в своей осмысленности, которую, однако, несёт на себе определённая вещь. Смысл, сам, самостоятельно соотносящий себя с бытием, которое его окружает, есть принцип сознания, или субъекта.
Тезис VIII. Смысл бытия есть всё то, что можно о нём высказать, помыслить, почувствовать, представить и т.д., то есть связан непосредственно с нашим восприятием. Между тем сама природа смысла независима от человеческого сознания. Сáмым глубоким и максимально принципиальным основанием смысла являются различие и тождество как смысловые категории. Смысл вещи есть тождество всего того, из чего она состоит, то есть тех различий, которые определяют её индивидуальность. Такое тождество, существующее одновременно с различиями, представляет собой единораздельность. Самό различие, если оно берётся как бесконечно мощная смысловая категория, есть не что иное, как тождество. Притом различие есть бесконечный символ тождества, а тождество есть бесконечный символ различия.
Наличное бытие вещи, рассматриваемое как результат становления, – есть ставшее. В сфере смысла ставшее принимает на себя категории различия и тождества, образуя цельную смысловую структуру – эйдос. Обладающий интеллектуальной воззрительностью эйдос есть первое о–пределение смысла вообще, то есть первое полагание для него точных пределов. Он представляет собой наличное бытие – самотождественное различие, данное как качество смысла. Сущность явлена в эйдосе.
Сфера смысла совершенно невещественна, к ней неприложимы пространственно-временные ограничения. Смысл действует сразу, целиком, весь и полностью в одно мгновение, притом, с бесконечной силой.
Тезис IX. Чтобы получить для себя необходимое диалектическое оформление, ставшее должно противопоставить себя тому, что его отрицает, прежде, чем вступить с последним в живой диалектический синтез. Противоположно ставшему не-ставшее, которое свободно только от факта становления, но не от его смысла. Должна быть такая категория, которая содержит в себе и становление, и ставшее, но идейно, в форме чистого смысла, так что от данного бытия как бы распространяется смысловая атмосфера его становления, оно как бы разрисовывается текучими, но сущностными формами бытия, превращаясь в некую текучую сущность. Это и есть то, что мы называем энергией смысла (энергией сущности) – тем внутренним содержанием смысла бытия, которое оставаясь чистым смыслом, изливается вовне, являя внешне таинственную жизнь внутренних недр бытия.
Энергия смысла – не движение, а смысловая картина движения, то есть движение, конструирующее саму сущность. Энергия смысла, в частности, проявляется в магии, то есть в смысловой заряженности некой идеи, которая, будучи актуально выражена и сориентирована в данном направлении, разряжается в виде крупных событий в данной области действительности.
Энергия смысла (энергия сущности) есть необходимая категория того мировоззрения, которое живёт как апофатикой, так и символикой, и объединяет их, при всей их раздельности, в одной неделимой и самотождественной точке.
Тезис Х. Сáмое самó лишено всякого противоположения и превышает всякое расчленение. Они появляются вместе с полаганием бытия – обретением смысла. Неделимая стихия сáмого самогó распадается на внутреннее – смысл и внешнее – явление. Преодоление и снятие противоположности смысла и явления происходит в сфере действительности. Однако действительность, раскрытая в себе и для себя самой, всё ещё закрыта для всего иного. Она раскрывается в образах, выражениях, именах. Образ действительности не оторван от неё, хотя и отличен от неё, не разъединён с ней и составляет с ней одно фактическое целое, один факт. В имени вещи берётся внутренний смысл вещи и его внешнее самовыявление в некотором образе вещи, который активно вступает в окружающее инобытие, вбирает его в себя, общается с ним.
Арена смыслового взаимообщения вещи со всякой другой вещью и есть её имя, – максимальное и наиболее интимное выявление всякого сáмого самогó вещей. В имени своём действительность продуцирует саму себя сполна и целиком, и здесь напряжены все её внутренние возможности. Имя – великая сила и неубывающая энергия, но это сила в возможности и энергия в потенции. В имени явлена энергия сущности, сама же именуемая сущность как сáмое самó не даётся в имени, – она остаётся в своей нетронутой, неопознанной бездне (в апофатизме). Абсолютный апофатизм сущности есть условие всякого учения об имени. Имя есть символ, притом, символ, наполненный личностным содержанием.
Тезис ХI. Возможно такое тождество бытия и сущности, которое положено именно как тождество бытия и сущности. Тут возникает категория, синтезирующая и отождествляющая объект и субъект, – то, что нужно назвать личностью (Гегель, с нашей точки зрения, не вполне удачно называет эту категорию Абсолютной Идеей). Еще дальнейшая диалектика привела бы нас к природе – становящемуся, эволютивно данному личностному бытию, а потом и к обществу, которое, несомненно, есть диалектический синтез личности и природы, поскольку личность здесь дана природно-внелично (и даже часто безлично), а природа дана как живое человеческое сознание (от смутной животности до высшего разумного проявления гения).
Личность есть конкретная осуществлённость всего внутреннего, всей, какая только свойственна данной субстанции, интеллигенции (самоосознанности). С личностным бытием неразрывно связана мифология – осознание такого бытия; миф – бытие, субстанцией которого является личность, её история и её судьба. Личность и общество, личное и социальное бытие вмещает в себя и логически-идеальное бытие, и физически-материальное, и животно-органическое, и индивидуально-психическое. Однако все эти абстрактные сферы бытия, охватываемые одной категорией личности, реально существуют только в своей абсолютной срощенности как абсолютное бытие.
В основе такого бытия, в Абсолюте самом залегает Личность. Абсолютная Личность и есть первое и последнее, очевиднейшее и конкретнейшее бытие.
Тезис XII. Все диалектические переходы сводятся к триаде Одного, Бытия и Становления. Эти начала составляют основу многомерной абсолютной диалектики, в которой каждая мельчайшая категория должна играть роль первоединого, из которого вытекают все прочие потенции. Притом здесь категория не просто выведена одна из другой, но ещё и рассмотрена одна в свете другой, то есть каждая категория повторяет внутри себя весь ряд, в котором она занимает в одномерной (относительной) диалектике лишь одно из многих мест.
Первые три начала осуществляет, овеществляет четвертое (ставшее, факт) в своем максимальном развитии. Это не просто Субстанция, не просто Тело и Живое Существо, но Личность, притом, Наименованная Личность, поскольку в конструирование включается пятое начало, выражающее три первых – Имя. Ни четвертое, ни пятое начала самостоятельными не являются, но они необходимы.
Абсолютной Личности должна соответствовать абсолютная мифология, провозглашающая апофатическую неисповедимость и энергийно явленную именуемость, – необходимые диалектические коррективы по всей нашей системе; без них она цепенеет и умирает в оковах мёртвого рационализма.
Абсолютная диалектика, или, что то же, абсолютная мифология, в своей окончательной формулировке есть Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой, – Троица единосущная и нераздельная, неисповедимо открывающая Себя в Своём Имени.
Таков результат философского восхождения к учению о триединстве, которое представляет собой комплекс самых простых и очевидных жизненных установок.