6/19 апреля – память прп.Севастиана Карагандинского …
На Карагандинской земле проживает большое количества верующих людей, здесь существуют свои традиции, просияло множество святых новомучеников и исповедников, сформировались крепкие православные общины. Основание им положили люди, которые в 1930-е годы пережили трагедию переселения из России в Центральный Казахстан и перенесли здесь жуткие, нечеловеческие испытания. Эти люди оставили своим детям воспоминания о тех временах.
I
Моей маме, Анне Ефремовне, было четырнадцать лет, когда в 1931 году их семью в числе многих других трудпереселенцев, сослали из Сызрани в степи Центрального Казахстана. Сослали, как кулаков. А что значит – кулак? Это значит, что у семьи была пара лошадей, корова, подсобное хозяйство. Людей лишили имущества, им пришлось спешно собираться и уезжать, покидая родные места. Им предъявлялись вымышленные обвинения, часто ссылали по наговору соседей. Кто-то позавидовал, что у соседа уродился лучший урожай, корова дает больше молока – вот, и кулак, а значит – в ссылку. А в действительности «кулаки» – это были трудолюбивые, благочестивые люди, православные христиане. В Казахстан ссылали самых лучших – одаренных, верующих людей.
Я помню, еще в детстве мама рассказывала, как их везли по степи в грузовых вагонах в нечеловеческих условиях: без пищи и воды. Люди были грязные, оборванные. И много народу умерло еще в поездах.
Потом их выбросили в голую степь. Была осень, но люди слепили земляночки, худо-бедно обустроили свою жизнь.
Вскоре начались морозы, а переселенцы приехали без теплой одежды. Поэтому зимой от холода и голода погибло огромное количество людей – и детей, и взрослых.
Но весной эти «кулаки» стали вновь обрабатывать землю, Господь давал хорошие урожаи и через год-два они снова зажили хорошо. Но опять им позавидовали, и перегнали на другой участок степи. Спустя какое-то время крестьяне прижились и к этим условиям, хотя, снова их немало умерло.
Только вера в Бога и надежда на Него помогли оставшимся в живых трудпереселенцам переносить зной, холод и голод. Только благодаря силе духа они смогли пережить эту ссылку, эти тяжелейшие годы.
Мамины рассказы о переселении в Казахстан всегда нас потрясали, приводили в трепет. Ее родители в 1931 году были еще молодыми людьми. Но в первую же зиму умерла мамина мать, моя бабушка. Мама рассказывала, как бабушку завернули в дерюжку, привязали к ногам веревку, и за ноги по снегу потащили к общей могиле. Там все оставляли своих покойников, и похоронные команды их хоронили. Кто-то на санях привозил, у кого были, а кто-то – волоком по снегу.
– Так маму за ноги отволокли. Отец велел: «Оставляйте ее здесь, потом специальные люди придут, похоронят».
Это жуткая была картина.
А вскоре умер мамин отец. Пошел в степь за капустой, выкапывать оставшиеся кочаны, и не вернулся, замерз. И мама в четырнадцать лет осталась одна с семилетним братишкой. Сначала они в Осакаровке жили, потом в Караганде. Она сама выжила и подняла своего братишку.
Но, несмотря на эти нечеловеческие условия, люди оставались людьми. У трудпереселенцев не было таких изуверских крайностей, которые имели место в среде неверующих людей. Вот, казалось бы, холод, голод нестерпимый, а людоедства не было. Люди имели страх Божий, поэтому относились друг ко другу по-человечески. И даже, как мама рассказывала, в трудпереселенческих поселках не вешали на двери замков, не было охраны. Никто ничего не похищал, потому что народ сохранял веру, благочестие.
Помню, вместе с мамой мы посещали общие кладбища трудпереселенцов, где лежат мои дедушка и бабушка. Бабушка на Сортировке где-то похоронена. Точное место трудно определить. Мама показывала общую могилу: «Где-то здесь». Летом мы туда ездили. В 1930-е годы, как мама говорила, не было возможности, совершить отпевание. Но до сих пор помню – особое благодатное состояние я ощущал на этом месте. Чувствуется разница между новым кладбищем и старым. Новое кладбище – обычное – могилы, памятники. А на старом – дух какой-то другой, особый. Потому что там покоятся останки мучеников. Хотя они были осуждены и высланы, но всем понятно, что это невинно пострадавшие люди – и взрослые, и дети. Эти старые карагандинские кладбища, как сейчас говорят – степной антиминс. Действительно, там лежат наши святые. Прошло уже много лет, но детские воспоминания не забываются…
Как-то, спустя много лет, в 1975 году на самолете я летел в Караганду. Перед посадкой бортпроводница кратко знакомила пассажиров с историей Караганды: «Через несколько минут наш самолет совершит посадку в городе Караганде. Это город шахтеров, строили его молодые комсомольцы, которые прибыли сюда из разных уголков нашей необъятной советской страны». Я приехал домой, говорю: «Мама, ты всегда нам рассказывала, что ссыльные трудпереселенцы построили Караганду. А, оказывается, совсем нет! Комсомольцы построили!»
Уже после войны, мама говорили, ссыльных крестьян собрали и объявили: «Вы не кулаки. Вы не преступники. Вы просто трудпереселенцы». Понимаете? Караганду построили хорошие люди. Сколько миллионов человеческих жизней было загублено! Конечно, с одной стороны, досадно. Хотелось бы что-то крикнуть в адрес советской власти, выплеснуть свою обиду! Но ведь этого не делали. Ведь никто не подавал в суд после реабилитации, никто не судился с советской властью. Все оставляли правосудному Судии, Который Сам воздаст каждому по делам.
Настолько перекликаются по своему духу, по настроению православные христиане ХХ века с христианами первых веков. Поэтому для нас люди старшего поколения – это пример мужества.
Часто вспоминаю свои детские годы, верующих людей, карагандинцев. Потрясающие впечатления сохранились по сей день в моем сердце. Ведь те, кто в то время молился в церкви, особенно служившие в ней священники, несомненно, понимали, что их ожидают преследования а, возможно, ссылка и смерть. Страшные были годы! И все равно люди шли в храм, служили Богу. С терпением, со смирением переносили все скорби и испытания.
Господь сподобил меня в юношеском возрасте увидеть подвижников, посвятивших себя на служение Богу и людям. Во внешней жизни они мало отличалась от множества других людей, но их внутренний, духовный мир оживотворялся Божественной благодатью, которая обильно изливалась и на тех, кто находился рядом с ними.
II
В первую очередь вспоминаю преподобного Севастиана, старца Карагандинского. В Караганде отец Севастиан исполнил величайшую миссию. Своей жизнью он свидетельствовал о Христе и помогал людям переносить тяжелейшие испытания и скорби.
Как я его помню? Помню преподобного в таком низеньком земляном храме Рождества Пресвятой Богородицы в Большой Михайловке. Помню, как он служил, как совершал Литургию, Всенощное бдение, как выходил на полиелей. Как после службы он проходил по церковному двору, а мы брали у него благословение. Мама говорила, что преподобный Севастиан меня крестил. Но сам-то я этого не помню, потому что был младенцем.
Очень многим людям батюшка помогал и действительно был чудотворцем. В жизни нашей семьи он занимал чрезвычайно важное место. Благодаря его молитвам осталась жива наша мама.
Мама находилась в больнице, где ей сделали сложную операцию. Она потеряла много крови и была обречена на смерть. На каталке, бездыханную ее повезли в морг.
В это время в храм, где служил отец Севастиан, пришла мамина подруга. Батюшка тут же вышел из алтаря и через весь храм ее окликнул:
– Анастасия! Иди сюда! Беги к Аннушке, окропи ее святой водичкой, дай попить и отнеси просфорочку! Быстро беги!
Она просит:
– Батюшка, может, после службы?
– Нет, нет! Беги прямо сейчас!
Отец Севастиан знал, что маму прооперировали. Он дал Анастасии просфору, и она побежала.
И прибежала в больницу как раз в тот момент, когда маму уже подвозили к дверям морга. Анастасия окропила маму святой водой, и она вдруг открыла глаза. В это время мимо морга случайно проходила врач. Увидев, что мама открыла глаза, врач распорядилась закатить ее обратно в палату. А уже потом, когда мама стала поправляться, врач сказала ей: «Кто-то за вас очень сильно молился, потому что в таких ситуациях, как ваша, люди не выживают».
Так, благодаря молитвам Батюшки, мама осталась жива. В дальнейшем она многократно обращалась к нему по различным вопросам, и всегда получала мудрые советы.
Вспоминаю еще такой случай. Наша мама очень хорошо готовила кислое топленое молоко. А мы маленькие были, нас в то время шестеро в семье было живых детей (двое младенцев умерли в голодные годы). И вот, как сейчас помню, мама приготовила литровую баночку молока. Такое хорошее! А нам, детям, так хотелось кушать! Мы просим: «Мама, нам дай молока!» Она отвечает: «Нет, я батюшке отнесу. Такое хорошее молоко получилось! Батюшка болеет, батюшке надо». Мы снова: «Мама, ну дай!» – «Нет, нет. Это я для батюшки. А вам, когда приду, еще сделаю».
Вот, приходит мама со службы какая-то взволнованная, даже обиженная и говорит: «Ну, надо же! Я от детей отняла, батюшке отдала! А батюшка тут же повернулся и кому-то эту банку молока взял и передал! Так обидно! У детей отобрала!»
Но проходит какое-то время, мама снова приходит из церкви и говорит: «Помните, дети, я пришла и сказала, что на батюшку обиделась? А сегодня в храме я встретила женщину, разговорились с ней. И она рассказала, как лежала в больнице после операции в тяжелейшем состоянии. «И вдруг, – говорит, – мне передали от батюшки Севастиана литровую баночку кислого топленого молока! Это молоко я скушала за три дня. И знаете, я исцелилась, меня из больницы вскоре выписали!» Вот, наша мама пришла домой, чуть не плачет: «Я батюшку осудила… А, оказывается, мое молоко послужило к исцелению человека».
Конечно, не молоко исцелило, а молитва батюшки, но для человека нужно было что-то вещественное, ощутимое. Тогда мы поняли, что если отец Севастиан что-то делает, то это будет во славу Божию и на радость людям. Такие у меня остались о батюшке воспоминания.
Еще помню, как его хоронили. Огромное количество собралось народа! Тысячи людей пришли, чтобы проводить отца Севастиана в последний путь. И, конечно, множество людей посещало могилку старца. Я сам, когда учился в Семинарии и приезжал на каникулы, всегда стремился прийти на могилу к батюшке, пообщаться с ним. Но одному побыть на его могиле мне почти никогда не доводилось. Обязательно кто-то приходил, молился. Ведь сам Батюшка говорил перед смертью: «…если Господь сподобит меня Царствия Небесного, я буду Его просить и молиться за вас». Конечно, люди приходили, молились, плакали, рассказывали батюшке о своих проблемах. И эти проблемы разрешались. Поэтому место упокоения старца Севастиана, его могилка, была живым источником, где люди утоляли свою духовную жажду.
Об отце Севастиане еще при жизни говорили, что он – человек святой жизни. Если о ком-то можно было посудачить, поспорить, то в отношении батюшки не возникало никаких сомнений. Это был действительно святой человек. И хотя в то время все духовное запрещалось, вокруг старца негласно собралась монашеская община, приходили молодые девочки, пели, читали на клиросе. Конечно, они в миру где-то работали, но сюда приходили молиться. Вот, смотрим, приходят такие не традиционные, не разукрашенные, не наряженные, скромные девушки, в платочках, в платьицах. А на самом деле это были тайные монахини и послушницы. Тогда не разрешалось носить монашеские одежды, и Батюшка шел на такой компромиссный вариант, чтобы и властей не травить, и, в то же время, людям дать возможность приобщаться к Богу, молиться и трудиться при храме.
То было время хрущевских гонений на Церковь. Детям запрещалось ходить в храм, и Батюшка за это очень переживал. Мама к нему приходила: «Батюшка, как быть? Ведь у меня их шестеро!» И когда власть имущие требовали от отца Севастиана объявить, что детям не следует ходить в церковь, Батюшка на это ответил: «Я не могу запретить детям приходить в храм. Вы имеете власть, вы и поступайте, как власть велит». Он сумел умно ответить, и поступил очень мудро, не запретив детям посещение церкви.
Так что к батюшке и тогда приходили, и по сей день люди идут, обращаются в молитвах. На мой взгляд – это самая яркая личность у нас в Караганде.
III
Вместе с отцом Севастианом, я помню, трудился протоиерей Александр Кривоносов.
Перед моим уходом в Армию, мама посоветовала сходить к монахине Анастасии и попросить ее святых молитв. Я исполнил просьбу мамы. Но когда я пришел к матушке, она направила меня к протоиерею Александру Кривоносову, сославшись на то, что он больше понимает во всем, с чем мне придется столкнуться в Армии.
Отец Александр принял меня с любовью. Расспросил, кто я, зачем пожаловал. Он знал нашу семью. Батюшка был тоже в преклонном возрасте. Демобилизовавшись, в живых я его уже не застал. Но наставления отца Александра до сих пор помню и не перестаю удивляться его мудрости.
Напутствуя меня, батюшка говорил о необходимости всегда помнить о Боге и о священном долге защиты Отечества. «С Богом везде будет хорошо и не страшно». Спросил, какая у меня профессия. Узнав, что я окончил курсы в автошколе и, возможно, буду нести службу в качестве водителя, дал мне очень важные советы, которыми я руководствовался не только в Армии, но и в последующие годы своей жизни.
Вот, допустим, он говорил: «Никогда ничего не делай без молитвы. В Советской Армии, к сожалению, нельзя открыто молиться, и в годы службы в храм ходить тебе не придется», – хотя не знал, куда меня направят. А меня направили в Германию. Там, где я служил, действительно, не было православных храмов.
– Но ты не смущайся. Утром встанешь с постели, в уме скажи краткую молитву: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь». На физзарядку бежите, а ты в уме читай утренние молитвы (я знал их на память). И физзарядка быстро пройдет, и ты получишь благословение Божие на предстоящий день. Идете в строю на завтрак, обет или ужин, ты в уме читай молитву «Отче наш…». Подадут пищу – незаметно, ложкой, осени ее крестным знаменем и скажи: «Господи, благослови». Идете из столовой, читай: «Благодарим Тя, Христе Боже наш…»
Садишься в машину, прочитай молитву «Царю Небесный…», а в пасхальные дни «Христос Воскресе…» Трогаешься с места, скажи: «Господи, благослови!» Едешь за рулем, в уме читай молитвы, которые на память помнишь. Любое дело всегда начинай с обращения к Богу: «Господи, благослови!» Закончил дело, скажи: «Слава Тебе Господи!» Так ты всегда с Богом будешь, и Господь будет тебе помогать».
И благодаря наставлению, благословению и святым молитвам отца Александра мое служение в Армии проходило чудесно! После Армии я вспоминал и удивлялся: «Это было просто чудо! Такое количество проявлений чудесного по отношению ко мне и к некоторым моим сослуживцам!» Но осознал я это немного позже, когда оказался на больничной койке. Но об этом – ниже.
Помню такой эпизод. Как-то на утренней проверке старшина вдруг нашел у меня крестик и фотографию отца Севастиана. Маленькая такая была, как на паспорт, фотография батюшки. И старшина спрашивает:
– Кто это?
– Это мой дедушка.
– Это не твой дедушка, это какой-то святой!
– Нет, это мой дедушка.
Фотографию и крестик у меня отобрали, и стали вынуждать отречься от Бога и вступить в комсомол. Мне угрожали, говорили, что «…если не отречешься от Бога и не захочешь стать комсомольцем, то дадим тебе самую плохую машину! Будешь ездить на ассенизаторе! На мусоровозке! И вся твоя жизнь пройдет на мусоровозке!»
Долго меня уговаривали: и старшина, и командир первого взвода, и командир второго взвода, и командир роты меня уговаривал отказаться от Бога: «…потому что Бога нет, и чего ты в Него веришь?» Но, милостью Божией, я от Него не отрекся и в комсомол не вступил. Я просто молился батюшке Севастиану, и молитва была очень искренней.
Меня, правда, посадили, как обещали, на мусоровозку, как сейчас помню, ГАЗ-63-ий.
– Ты будешь у нас постоянно в дежурстве!
Машина все время стояла на мусорной свалке, и штрафники, находившиеся на гауптвахте, приходили, мусор в машину загружали, я его вывозил. А поскольку устав Армии не позволяет круглосуточно дежурить, то меня в два часа дня меняли, четыре часа я отдыхал, а в шесть вечера опять заступал на дежурство. И так всю ночь, и до двух часов дня.
Три с лишним месяца я был в таком круглосуточном дежурстве. «Раз не отказался от Бога, – говорили мне, – не вступил в комсомол, так у тебя вся служба и пройдет».
А потом так случилось, что наш старшина поскандалил со своей супругой и в 24 часа его выдворили из Германии. Проходит неделя – поменяли командира взвода. Проходит другая неделя – поменяли командира второго взвода. Проходит третья неделя – поменяли командира роты. И вдруг новый командир роты приходит и спрашивает меня: «Сколько ты на этой машине? А почему? Что это такое? Почему человек три с половиной месяца без замены? Без отдыха?» Меня посадили на другую машину, и я стал все время проводить в разъездах.
С утра до вечера каждый день был в рейсах. А потому политзанятия я не посещал, марш-бросков не бегал. Два месяца я был в разъездах, и за это время у меня не было никаких взысканий, ни нарушений. Потом вдруг меня начальник автослужбы вызывает и назначает водителем школьного автобуса. А водитель школьного автобуса – это была самая почетная должность. И уже второй год службы я был водителем автобуса.
А так случилось, что автобус я принял, как сейчас помню, на Успение, 28 августа. И надо было подготовить его к 31-му августа, чтобы детей везти в школу. Я в автопарке работаю, весь в солидоле, в мазуте, и вдруг меня срочно вызывают в клуб фотографироваться. Как фотографироваться? У меня даже парадного костюма нет. У всех кителя были, а я все время в изгнании. Помыл руки, пришел. На меня надели чей-то китель, сфотографировали, и я опять ушел в парк.
Через неделю смотрю – щит такой огромный поставили и повесили фотографии – лучшие водители части. И вдруг вижу – моя фотография. Я оказался лучшим водителем. Посмотрел на свой китель – а у меня комсомольский значок на груди! Но не стал протестовать. «Ладно, – думаю, – пусть висит!»
Хотя я старался не вникать в чужие дела, но слышал разговор, что командир роты беспартийный. И вот, он меня как-то раз останавливает и спрашивает:
– Ты почему в комсомол не вступаешь?
А я его тоже спрашиваю:
– Товарищ старший лейтенант, а вы, почему в партию не вступаете?
Он рукой махнул:
– Ай, ну ее!
– И я – ну его!
Он:
– Иди отсюда! – говорит. И я пошел.
Только когда нас провожали на демобилизацию, снова поменялся командир части, и этот новый командир идет вдоль строя, всех приветствует. Подошел ко мне (а с ним были замполит), и спрашивает:
– А почему у вас комсомольского значка нет?
– Товарищ полковник, – отвечаю, – я не комсомолец.
– Как не комсомолец?!
Смотрит на замполита, тот оправдывается:
– Проморгали как-то!
Командир приказывает:
– Как приедешь домой – сразу в военкомат и срочно вступай в комсомол!»
Я под козырек:
– Слушаюсь товарищ полковник!
И вот, вступаю до сих пор.
IV
Я благодарен Богу за то, что Он сподобил меня общаться с такими людьми, как преподобный Севастиан Карагандинский, как схимонахиня Анастасия (Шевеленко), монахиня Агния (Стародубцева) и другие матушки, которые жили при Михайловской церкви.
Мне неизвестны доподлинно молитвенные подвиги наших старцев. Но когда бы я ни пришел в храм, я всегда встречал там этих людей. Матушка Агния, правда, в последние годы своей жизни, была прикована к постели тяжелой болезнью. А протоиерей Александр Кривоносов и мать Анастасия, сколько мне помниться, всегда были в храме.
Мать Анастасия еще при жизни преподобного Севастиана принимала больше участие в жизни нашей семьи. Когда у кого-то из моих сестренок и братишек был экзамен, все бежали к матушке: «Матушка, помолитесь!» Матушка помолится – все проходило прекрасно. Молитва матушек была для нас очень серьезной поддержкой.
Мать Анастасию мы знали как сподвижницу старца Севастиана, поэтому, после смерти Батюшки, обращались к ней за советами и с просьбой святых молитв. Матушка всегда с большим вниманием и любовью откликалась на все наши обращения.
Мы знали, что в поведении матушки присутствовал элемент юродства, поэтому надо было внимательно анализировать все, что она говорила или советовала.
Возвратившись из Армии, я намеревался пойти работать шофером. Мама посоветовала обратиться за благословением к матушке Анастасии. Придя в храм на вечернее богослужение, я встретился с матушкой. Я сказал ей, что вернулся из Армии и хочу просить у нее благословения устроиться работать водителем на «скорую помощь». Матушка с радостной улыбкой встретила меня, но сказала, чтобы я не торопился идти работать. «Немножко отдохни после Армии», – ответила она. Я вернулся домой и рассказал об этом маме.
В течение месяца я несколько раз подходил к матушке, чтобы взять благословение устроиться на работу. Но матушка каждый раз повторяла одно и тоже: «Скажи мамке, что нет еще работы. А сам отдыхай».
Однажды, после Литургии, на праздник святого пророка Илии, 2 августа 1972 года, я подошел к ней с тем же вопросом. Она отвела меня в сторонку и, как будто в первый раз меня видит, стала расспрашивать, кто я и кем хочу работать? Внимательно выслушав, матушка неожиданно спросила, не хочу ли я пойти учиться в Духовную Семинарию? Я сказал, что об учебе, а тем более в Семинарии никогда не думал. Скажу откровенно, я не только не думал о Семинарии, я вообще не знал, что в Советском Союзе существуют Духовные Семинарии. Поэтому ее предложение прозвучало для меня, как гром среди ясного неба. Она увидела мое смущение и, подозвав проходящего мимо диакона Валентина, обращаясь ко мне, сказала: «Сейчас отец диакон тебе все объяснит». Подвела меня к диакону, а сама побежала по своим делам.
Отец диакон, расспросив у меня, в чем суть вопроса, стал рассказывать о Семинарии и о том, что необходимо для поступления туда. «Сегодня второе августа, а документы на поступление принимают только до первого августа. В этом году ты уже опоздал», – сказал он. А я слушаю и думаю: «Как хорошо, что опоздал!» Тогда мне действительно было не до Семинарии – в тот день меня ждали друзья, чтобы пойти купаться на озеро. Я смотрел на жизнь, как говорят в народе, «через розовые очки». Все казалось прекрасным, радостным, и свою будущую жизнь я никак не представлял в ограде Церкви. Выслушав десятиминутное объяснение диакона, я попрощался с ним и ушел к своим друзьям.
Спустя несколько дней я передал матушке Анастасии, что время приема документов в Семинарию закончилось. И добавил, что сейчас можно подать документы только в профтехучилище. На мое удивление, матушка благословила меня поступать в училище, и я стал собирать нужные справки.
Но вскоре произошло событие, которое перевернуло мою жизнь. 18 августа, увлекшись общением с друзьями, я не выполнил данное маме обещание – пойти в храм на Всенощное бдение под праздник Преображения Господня. А поздно вечером попал в автокатастрофу. Утром я все же сходил на Литургию, а оставшийся день пролежал в постели. Различные мысли приходили в мою забинтованную голову. Только сейчас, в тишине и одиночестве, я стал задумываться над тем, как прошла моя служба в Армии. Как по молитвам мамы и наших стариц хранил меня Господь. Сколько раз Он спасал меня от явной гибели! Я вспомнил, что видел многократно и явственно проявление Божественной милости ко мне, недостойному. Но до этого дня я не удосуживался все это понять, взвесить и осознать. Мне нужна была встряска, и она произошла под праздник Преображения.
До сих пор я благодарю Бога, что по молитвам наших карагандинских подвижников Он не дал мне погибнуть до конца. То, что произошло со мной под этот праздник и то, что не случилось худшего (а это могло произойти), я напрямую связываю с молитвами матушки Анастасии. Подробнее об этом я пока не могу рассказать. Но говорю с полной уверенностью: в этот день Господь вывел меня на тот путь, который открывает каждому человеку для достижения вечной и блаженной жизни.
Теперь, после праздника Преображения Господня я иными глазами взглянул на окружающий мир. Может быть, скажу слишком громко, но для меня это совершенно очевидно: пока залечивались мои телесные раны, у меня открывались духовные глаза. С этого дня я начал читать духовную литературу: апологетические книги, творения святых отцов.
V
В годы моего детства в Караганде было две церкви – на Втором руднике храм Архангела Михаила, и в Большой Михайловке – в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Мы ходили в оба храма. В то время в Караганде были трудности с транспортным сообщением, поэтому, какой автобус раньше подходил, на тот садились, туда и ехали. Конечно, пока был жив отец Севастиан, старались чаще ездить в Большую Михайловку.
Если приезжал митрополит Иосиф, то мы ехали в ту церковь, где он служил. Мы любили ходить на его службы, потому что они были очень торжественные. Когда Владыка служил, обстановка в храме была особая, молитвенная. Вдохновенный настрой передавался всем молящимся.
Много спустя лет, когда я, будучи уже епископом, приехал из командировки из Соединенных Штатов домой, мама меня спросила:
– Ну, ты сейчас епископ, как тебе служится-то, расскажи?
– Как служится? Как любому епископу – есть вопросы, есть проблемы, их надо решать.
И тут мама напомнила мне один случай. (Я-то его не помнил, был тогда мальчишкой лет десяти).
Как-то однажды приехал в Караганду владыка Иосиф. Прихожу после службы домой, мама спрашивает:
– Ну, как тебе служба?
– Как хорошо быть Владыкой! – отвечаю ей.
– Почему хорошо быть Владыкой?
– Потому что все ему дорогу уступают!
Мы же маленькие были, а народу полно, храмы небольшие, битком набиты. Хочешь поближе протиснуться, а взрослые одергивают: «Не ходите! Не бегайте! Стойте, молитесь!» Нам, детям, дорогу не дают, а Владыке уступают.
– Мы устаем на службе стоять, – говорю, – а Владыка на службе сидит! (Есть такие моменты за богослужением, когда Архиерей садится на седалище). И как хорошо быть Владыкой! – ответил я тогда маме, – Он все время молится и молится!
– А сейчас-то у тебя есть время молиться?
– Мама, ты знаешь, сейчас времени на молитву практически не хватает. Только на службе и отдыхаю. А в основном все суета, дела, жалобы. Все проблемы и вопросы, которые необходимо решать.
Конечно, впечатление владыка Иосиф всегда производил и на меня, и на всех окружающих очень доброе. Помню, в то время, когда я принял решение поступать в Духовную Семинарию, митрополит Иосиф приехал в Караганду. Я обратился к нему с просьбой, чтобы он дал мне рекомендацию для поступления. (Священники в то время боялись давать молодым людям рекомендации на поступление в Семинарию, потому что органы власти за это их преследовали). И тогда я обратился к владыке Иосифу. Помню, он приехал в Михайловку, в храм Рождества Пресвятой Богородицы. После службы я подхожу к нему: «Владыко, я такой-то, такой-то. Хотел бы поступить в Духовную Семинарию. Как бы получить Ваше благословение и рекомендацию на поступление?» Он тут же поворачивается к отцу Василию и говорит: «Вот, у нас отец Василий! Он у нас батюшка, он у нас такой авторитетный, он у нас Карагандинский и всей Средней Азии! Он даст тебе рекомендацию!» И, действительно, отец Василий не побоялся дать рекомендацию, поскольку было благословение Владыки. И по этой рекомендации я поступил.
Так что, мы все ещё живем воспоминаниями о нашем митрополите Иосифе, помним его впечатляющие проповеди. Многие их записывали, и до сих пор, я знаю, некоторые люди прослушивают проповеди Владыки. Говорил он красиво, интересно, своеобразно. И надо сказать, что митрополит Иосиф – один из наших подвижников, исповедников Казахстанских, поскольку более двадцати лет он провел в лагерях, в тюрьмах, в ссылках. Это авторитетнейший иерарх, и я бы сказал – святой жизни человек. Именно таким мы его и считали.
VI
Когда я принял решение поступать учиться в Семинарию, то сказал об этом маме. Она, как всегда, посоветовала обратиться к матушке Анастасии.
А у нас в Караганде была такая традиция, что по духовным вопросам все обращались к матушке Анастасии, а по вопросам профессиональным – шли к матушке Агнии. Кому куда работать устроиться, куда учиться пойти. Мать Агния – профессионал.
Поэтому, когда я сказал о своем намерении матушке Анастасии, она отправила меня к мать Агнии: «Матушка Агния хорошо разбирается в этих вопросах, – сказала она. – Сходи к ней, она тебе подскажет, что и как надо сделать, чтобы подготовиться к поступлению в Семинарию».
Монахиня Агния к этому времени уже в храм не ходила, у нее были парализованы ноги, она могла только сидеть или лежать. Когда я пришел к ней, она сидела у себя в комнате. Я рассказал матушке о своем желании поступать в Духовную Семинарию, и что матушка Анастасия направила меня к ней. Мать Агния похвалила за хорошее намерение и стала расспрашивать о том, чем я занимаюсь, что читаю, знаю ли молитвы. После этого она порекомендовала мне просмотреть в журнале Московской Патриархии программу для поступления в Семинарию и выучить все, что должен знать абитуриент.
– У тебя есть настольный календарь на следующий год? – спросила матушка.
– Нет – ответил я.
Тогда матушка взяла со стола свой календарь и, листая его, стала задавать мне вопросы:
– Пятидесятый псалом знаешь на память?
– Да, – отвечаю.
– А девяностый псалом знаешь?
– Да.
Она:
– Хорошо, пригодиться. А ты знаешь, где находится Московская Духовная Семинария?
– Да, – говорю. – В Троице-Сергиевой Лавре.
Она, продолжая листать календарь, спрашивает:
– А ты знаешь тропарь Пресвятой Троице? Выучи, пригодиться… А тропарь преподобному Сергию Радонежскому знаешь? Выучи, пригодиться. А кто у тебя Небесный покровитель, Георгий Победоносец?
– Нет, – говорю, – благоверный князь Георгий Владимирский.
– А тропарь ему знаешь? Выучи, пригодиться… Читать славянский текст умеешь?
– Немного умею.
Она открывает следованную Псалтирь и просит меня почитать.
– Неплохо. А цифры славянские знаешь?
Показывает страницу в Псалтири. Я называю цифру. Открывает наугад другую страницу, я называю цифру. Открывает еще одну страницу, я снова цифру называю. После этого матушка дарит мне календарь и, как бы между прочим, говорит:
– Да ты неплохо знаешь материал, так и во второй класс поступишь. Ты сейчас учишься в училище, – продолжает она, – а ведь потом надо ехать на какое-то время на практику или отработку. Какое у вас положение в училище?
Я ей рассказал, что этот вопрос решается просто:
– У нас не очень строго относятся к практике, поэтому диплом можно получить без отработки.
Здесь матушка пожелала мне помощи Божией, и мы расстались.
Перед поездкой в Москву я посетил наших матушек и попросил их святых молитв. С матушкой Анастасией у меня был в этот раз более продолжительный разговор. Я сказал ей, что до сих пор не разговаривал со своим отцом.
– Не знаю, как ему сказать о том, что задумал. Он в храм не ходит и в Бога не верит. Зная отца, могу с уверенностью сказать, что он будет категорически против моей учебы в Семинарии.
Матушка начала меня успокаивать:
– Не волнуйся. Учиться в семинарии не позорно. Ты же не в тюрьму садишься. Он пошумит-пошумит, и успокоится. А потом еще и радоваться будет! Насильно он тебя не удержит. А если скажет, что, как отец, он тебя не благословляет на учебу, ты ему ответь: «Как ты можешь меня благословить, если сам в Бога не веришь и в храм не ходишь?» Он от тебя и отстанет.
За три дня до отъезда подхожу вечером к папе и говорю, что хочу с ним поговорить. А сам волнуюсь. Говорю, что собираюсь поступать учиться. Он похвалил: «Дело хорошее». Но когда узнал, что хочу учиться в Семинарии, был ошеломлен. Весь вечер и следующие два дня он меня всячески отговаривал. Призывал к разуму. Стыдил. Приводил различные доводы, убеждал, что я поступаю безумно.
Последний вечер перед отъездом мне особо запомнился. Папа очень волновался. Он понимал, что меня уже не удержать, поэтому применил последнее средство:
– Ты понимаешь, какой позор ты накладываешь на нашу семью? Мне стыдно будет друзьям в глаза смотреть, когда они узнают, где ты учишься! Было бы меньше стыда и позора, если бы ты в тюрьму сел!
На этом разговор окончился. Спустя некоторое время отец немного успокоился. Он подошел ко мне и сказал: «Я не благословляю тебя на учебу в Семинарии». А я тут же ему ответил: «Как ты можешь меня благословить, если сам в Бога не веришь и в храм не ходишь?» Отец ничего не ответил. Повернулся и пошел в свою комнату.
Забегая вперед, скажу, что первые в годы моей учебы в Семинарии папа со мной не общался. Только через несколько лет наши отношения восстановились. А после того, как я окончил Духовную Академию, папа радовался за меня и своим друзьям рассказывал: «А вот, мой сын..!»
Не буду говорить о своих впечатлениях, которые произвела на меня Москва и Свято-Троицкая Сергиева Лавра. Впечатления очень хорошие и глубокие, но об этом отдельный разговор. Сейчас хочу продолжить свой рассказ о наших карагандинских подвижницах, и об их участии в моей жизни.
Вступительные экзамены в Семинарию прошли для меня очень волнительно. Но я верил, что по молитвам наших стариц Господь управит все так, как будет Ему угодно, а мне спасительно. И все время и молился: «Господи, да будет Твоя святая воля!»
Те, кто поступал в Семинарию, знают, что после каждого вступительного экзамена на доске объявлений вывешивались списки тех, кто его не сдал. Не найдя своей фамилии в списках отчисленных, абитуриенты шли к святым мощам преподобного Сергия и возносили Господу свои благодарственные молитвы.
После последнего экзамена были вывешены списки поступивших. Волновался каждый абитуриент. Просмотрев несколько раз все списки, к моему глубокому разочарованию, я не нашел в них своей фамилии. До сих пор я вспоминаю этот момент своей жизни – у меня не было абсолютно никаких эмоций. Не было ни отчаяния, ни горечи, ни обиды. Было какое-то тупое чувство, будто время на земле остановилось.
Все поступившие, теперь уже студенты, громко и радостно что-то обсуждают. Но я тот момент уже никого не видел и не слышал – был погружен в свои думы. В таком состоянии шел я в свою спальню.
На лестничной клетке я неожиданно столкнулся с группой ребят. В середине группы стоял помощник инспектора Семинарии иеромонах Елевферий и что-то громко говорил, называл чьи-то фамилии. Видимо, кого-то искал. В период экзаменов такое бывало часто. Я подошел и спросил, не нужна ли ему моя помощь. Он, обращаясь ко мне, спросил мою фамилию. Я назвал. Тогда он говорит: «Быстро иди в кабинет инспектора, там тебя ждут».
Когда я вошел в кабинет, увидел сидящих за большим столом более десяти священников и мирян. Это были преподаватели Семинарии и Академии. Один из них спросил мою фамилию. Затем, кто-то из них сказал, что я хорошо сдал экзамены, но вступительная комиссия хочет узнать, что я еще знаю, кроме обязательной программы. И мне стали задавать различные вопросы.
Кто-то спросил:
– Вы знаете, куда вы приехали поступать?
– Да, – говорю, – в Московскую Духовную Семинарию.
– А где располагается Семинария?
– В Троице-Сергиевой Лавре.
– А вы знаете тропарь Святой Троицы?
– Да.
– Можете рассказать?
Рассказываю. Другой преподаватель спрашивает:
– Вы знаете, кто является основателем Лавры?
– Да. Преподобный Сергий Радонежский.
– А тропарь преподобному Сергию Радонежскому знаете?
– Да.
– Можете рассказать?
Рассказываю. Кто-то следующий задает вопрос:
– Пятидесятый псалом знаете на память?
– Да, знаю.
– Можете прочитать?
Начинаю читать. На половине меня останавливают.
– Достаточно. А девяностый псалом знаете?
– Да, – говорю.
– Можете прочитать?
Начинаю читать. На половине меня останавливают:
– Достаточно.
Кто-то еще спрашивает:
– Кто у вас Небесный покровитель? Великомученик Георгий Победоносец?
– Нет, – отвечаю, – святой благоверный князь Георгий Владимирский.
– А тропарь ему знаете?
– Знаю.
– Можете прочитать.
Читаю. Выходит на середину комнаты священник, как потом я узнал, отец Алексий Ширинкин, и задает вопрос:
– Читать на славянском языке умеете?
– Немного, – говорю, – умею.
Он переворачивает страницу в следованной Псалтири, которая лежала на стоящем здесь аналое и просит меня почитать. Читаю.
– А цифры славянские знаете?
Показывает страницу в Псалтири. Я называю цифру. Открывает наугад другую страницу – я называю цифру. Открывает третью – я называю цифру.
– Неплохо, – говорит он, идет к столу и садится.
Встает отец Алексий Остапов и говорит:
– У вас в автобиографии написано, что вы окончили профтехучилище.
– Да, говорю, окончил.
– Вы же должны отработать определенное время, чтобы получить диплом? Какое у вас положение в училище?
Я говорю, что этот вопрос уже решен. Диплом мне выдан свободный, без отработки. Он садится. Обращается к экзаменаторам:
– У кого еще есть вопросы?
Вопросов нет. Мне говорят:
– Вы свободны.
Выхожу. В коридоре стоят другие ребята, ждут вызова в кабинет.
Через несколько часов прошло сообщение о том, что появились новые списки поступивших. Подойдя к доске объявлений, я нашел свою фамилию в числе поступивших во второй класс Семинарии…
По сей день вспоминаю чувство радости и благодарности Богу и нашим карагандинским подвижникам, которое ощущал я тогда.
(Окончание следует)
Записала Вера Королева