Наше отечество продолжает жить в тех условиях, которые действовали и 200 лет назад. В то время российский политический класс во главе с самыми его первыми лицами был всей душою открыт Западу. «Первостепенное» дворянство при помощи армии гувернёров выучивало французский язык раньше родного. За ним тянулись и «второстепенные» помещики, стремившиеся устроить своих чад в какой-нибудь пансион, главной задачей которого было научить воспитанников французскому языку.
Граф В.А. Соллогуб, писатель пушкинского круга, отмечал с горечью, что для типичного представителя элиты «русская история, русская жизнь, русский закон остались… каким-то варварским баснословием», а их дети вырастали «французиками». Он делал вывод: «И теперь, когда в высшем нашем кругу среди стольких русских имён встречаешь так мало русских сердец и в особенности так мало русских умов, невольно подумаешь о полученном воспитании…» Это было сказано через тридцать с лишним лет после победы над наполеоновской Европой! К сожалению, мы имеем полное право повторить эти слова и сегодня. Уроки 1812 года оказались забытыми.
Итак, верхи России любили Запад подчас больше родного отечества. Доходило до того, что сами иностранцы иногда указывали нашим царям о недопустимости забвения ими народного достоинства. Так, в 1803 году швейцарец Лагарп, знаменитый воспитатель Александра I в бытность его наследником престола, написал письмо-совет теперь уже царю. Говорилось о необходимости оздоровления русской правящей элиты. Лагарп выступил критиком Петра I, у которого, как он писал, не оказалось тех «широких взглядов» и «великой души», которые отличали деяния «деспота» Ивана Грозного. Великий Пётр двинул Россию на целые века вперёд, но совершил и существенную ошибку чрезмерной ориентации на заграничных слуг. Лагарп писал: «При этом государе нация Ваша действительно была порабощена… Нетерпеливо желая переделать Россию на иностранный лад, Пётр I пользовался слишком много иностранцами…» Учитель Александра отмечал, что поступать так с «нацией с резко очерченным характером» недопустимо, а все перемены, действительно необходимые, нужно производить «только при помощи орудий, извлечённых из неё самой».
То же самое, только гораздо сильнее, сказал императору Александру в преддверии войны 1812 года гениальный русский писатель и историк Николай Михайлович Карамзин в секретной «Записке о Древней и Новой России в её политическом и гражданском отношениях». Он призвал любить Россию в её естественном самобытном сложении, привлекать к государственной службе духовно русских людей и не копировать рабски французские и иные западные учреждения, поскольку «не формы, а люди важны». Мы же до сих пор полагаем в духе «предвоенного» Александра I, что стоит только переименовать милицию в полицию – и дела по охране порядка сами собой пойдут на лад.
Карамзину повезло больше, чем Лагарпу. Один его важный совет был услышан. Ещё до нападения Наполеона на Россию от управления империей был устранён известный западник-франкоман Михаил Сперанский, один из умнейших людей своего времени, но не ведавший того, что такое Русь и её идеалы. Он любил законодательство Наполеона, бесчувственно пытаясь применить его к России, стране другого духовного склада, в которой честное слово, сказанное по совести, всегда значило больше юридически оформленного договора, составленного по всем нормам римского права.
При этом Запад и сам Наполеон оценили российский элитарный космополитизм совсем не так, как того ожидали наши государственные верхи. В послепетровской России многие правящие деятели, сторонники всего западного, слепо полагали, что раз они любят Запад и недолюбливают Россию, то Европа ответит им любезностью и примет, хотя бы их лично, в свои горячие объятия. Однако этого не случалось, к вящему удивлению наших «францоманов». Наполеон и его испано-немецко-польские союзники бросились завоёвывать и грабить нашу родину в 1812 году.
К сожалению, этот французский урок нами до конца до сих пор не выучен. И сегодня какой-нибудь наш «экономист» будет убеждённо говорить, что обязанность России – слепо следовать в хвосте Запада и ей уже не нужно никакого собственного народного хозяйства традиционного типа (фабрик, заводов, крестьянских хозяйств и крестьянских же кооперативов), поскольку «мир вступил в постиндустриальную финансовую эпоху». Этот наукообразный идиотизм имеет давние корни. И сегодня в нашем отечестве процветают полугосударственные структуры, чьи представители могут ничтоже сумняшеся заявить, что главным препятствием модернизации является русский народ с его «архаическим» характером…
Подобного рода напевы на чужой мотив всегда учитывались Западом. Когда Наполеон видел, что во главе нашего политического класса рядом с царём стоит Сперанский, учёный любитель всего французского, его желание напасть на духовно расколотую Россию только возрастало. Эту зависимость внутренней нашей русофобии и западной агрессивности против России нам и надо понять.
Наполеон был гениальным политиком и полководцем. Он увидел в России духовный разрыв между патриотическим большинством русского народа и многими представителями офранцуженной российской верхушки, для которой «вне Парижа счастья нет». Русское общество было разорвано на традиционалистскую и западническую части. Сама правившая династия оказалась в плену «французских сочувствий». Всегда было известно, что внутренне расколотое общество является лёгкой добычей, потому что с ним можно поступать по грабительскому правилу «разделяй и властвуй». Конечно, умный и решительный Наполеон не мог не попробовать воспользоваться этой духовной болезнью официальной России.
Наполеон просчитался, как позднее ошибся и Гитлер. Дело в том, что русский народ, который «увидел в своих дворянах немцев», всё же надеялся на возрождение русской души у представителей правящего класса. Власть царская действительно была для народа законна в высшем смысле, поскольку являлась в основе христианской, восходя в своих священных правах к православным императорам Константину и Юстиниану. Русские монархи были их прямыми законными наследниками, несмотря на все протестантские уклонения Петра I. Именно этого последнего важнейшего обстоятельства, нравственного единства большинства русских, их веры в законность верховной власти, и не уловил западный ум Наполеона.
Наш народ не мог предать «родные пепелища», поддавшись на наполеоновские агитки, призывавшие к свержению господства русской знати и крепостного права. Одностороннее дарование гражданской свободы дворянству при Екатерине II противоречило правовым понятиям крестьянства, но это противоречие ещё не успело «развернуться». Крестьяне привычно говорили дворянам: «Мы ваши, а земля наша». Традиционно считалось, что все сословия равно пожизненно состоят на службе государевой и в этом нет ничего постыдного. Дело крестьянина – добывать хлеб насущный, дело дворянина – защищать с оружием в руках народ христианский. Дело царя православного – крепко стоять за церковные и жизненные устои, выступая во главе народа христианского. Эта вера крепко держалась в 1812 году, и Наполеону осталось в конце концов только признать её силу.
Уже пленённый и сосланный Наполеон вымолвил: «Русский царь непобедим, когда он отпускает бороду». Наполеон понял, что сила России в нравственном единстве её верхов и низов, которое он прежде недооценил. Он, конечно, был по-своему прав, увидев западнический уклон русской сановной знати и отчасти сделав на него ставку, но просчитался.
Наполеон, как видим из его высказывания, по сути, подтвердил справедливость русских народных надежд вновь увидеть царей «своими» по настроению, как это было в достославную московскую старину. Русская трагедия заключалась в том, что наши монархи слишком поздно «отпустили бороду» (во всех смыслах), дождавшись того, что элитарный западнизм породил западнизм низовой, интеллигентский. Российские сановники XIX века хотели походить на английских лордов или французских маркизов, представители же интеллигенции, вроде Милюкова, избрали себе в кумиры западных философов-позитивистов, звавших к либеральному глобализму. Как видим, интеллигентский хрен был для народа не слаще сановной редьки из-за их обоюдной подражательности.
Но этот рост западнизма «сверху вниз» случится позднее. 1812 же год показал возможность торжества народной России, величие русской цивилизационной альтернативы, которой, к сожалению, дореволюционные господствующие круги не воспользовались. Это ещё один урок той великой народной войны, породившей взлёт русского духа в лице Пушкина и Чаадаева, Тютчева и Киреевских, Хомякова и Достоевского, позвавших верхи к нравственному возвращению в собственный дом из заморского умственного пленения.
К сожалению, эта главнейшая национальная задача до сих пор не решена. Унывать, впрочем, недопустимо. Верное знание об уроках 1812 года может помочь её решению.
Главный урок 1812 года учит: мы должны быть самими собой. Тогда будем побеждать. Нельзя соблазнять Запад отступничеством от русских святынь и народных начал, поощряя к новой агрессии, которая, к сожалению, всё ещё возможна.
Да, сегодня она и идёт «тихой сапой» в новых модерных формах «культурной» интервенции, когда при «помощи» разного рода зарубежных фондов молодых людей приучают ненавидеть собственное отечество под прикрытием мнимого «культурного диалога», на деле превращающегося в добровольную русскую духовную капитуляцию. В Калининграде, например, появилось целое сословие «культработников», доказывающих, что местные русские уже потеряли свою народность («идентичность») и перековались в неких «евророссиян», стремящихся отделиться «от Москвы». И достойно удивления, что её поборниками являются люди, приближённые к областным административным структурам, кормящиеся равно на средства западных фондов и на наши бюджетные деньги.
Сказанное, на мой взгляд, свидетельствует, что уроки 1812 года, научающие национальному единству, до сих пор надо повторять. Мы должны вослед великому Жуковскому, певцу русских побед того славного года, повторять главный наш лозунг и пароль, остающийся с тех пор неизменным: «Нам нужно достоинство национальное…».
Владимир Шульгин, доктор исторических наук, Калининград